Сибирские огни, 1960, № 9

«Я потом объясню ему. Расскажу, по­ чему ушла. Ведь глупо оставаться беспо­ мощным наблюдателем», — думала Ксе­ ния. Вот, оказывается, в чем дело. Такому объяснению трудно поверить, потому что героиня рассказа — это загрубевшая в таежных походах, инициативная, смелая женщина, а не институтка из пансиона благородных девиц. Вернувшись с бечев­ кой, она смело спускается вниз, «избегая смотреть в сторону пропасти, вдавли­ ваясь телом в скользкую поверхность скалы, зацепляясь ногтями за неровно­ сти. Где-то в глубине сознания жила тре­ вожная мысль: выдержит ли бечевка двоих?» Мысль ее работает четко, в каждом движении — расчет. Кто поверит, что совсем недавно она в великом страхе убежала от пропасти? Читатель хотел бы полюбить Ксению, но авторский произвол уже сыграл свою роль. Образ Ксении раздробился, потуск­ нел и все из-за того, что автору непре­ менно хотелось внести в эпизод какие-то дополнительные переживания героини, хотя опасная обстановка описываемых действий совсем не соответствовала этому. Можно привести еще ряд подобных примеров. Взятые вместе, они создают впечатление художественной незавершен­ ности произведений С. Наумова. Ведь до­ стоверность в литературе •—■это не толь­ ко достоверность факта, но и правиль-. ность их оценки автором. С. Наумову предстоит еще большая работа, чтобы преодолеть некоторый субъективизм в решении поставленных проблем, чтобы раскрыть духовный мир советского человека в более широком об­ щественном плане. В. М а с т е р е н к о ПРОПИСНАЯ ИСТИНА 270 с лишним страниц несколько большего, чем обычно, формата. Облож­ ка зеленовато-серого оттенка. На облож­ ке — две молодые березки, несущиеся по ветру облака, парящие птицы. Пейзаж, как следует понимать, олицетворяющий весну... «В пору цветения»1— назвал свой ро­ ман молодой омский писатель Петр Ка­ рякин. Роман о делах и судьбах рабоче­ 1 П е т р К а р я к и н . В пору цветения. Ро­ ман. Омское кн. изд., 1959. го класса. Произведение, по мысли авто­ ра, долженствующее показать лучшую пору в жизни его героев — пору духов­ ного роста, обретения сил и опыта. Разговор об этой книжке есть смысл начать с не столь значительной, на пер­ вый взгляд, детали — с фамилий ее ге­ роев. Демобилизованный по ранению фрон­ товик Иван Башкиров возвращается в родной город. Одним из первых он встре­ чает здесь «длинного румяного парня с узенькими, точно приклеенными черны­ ми усиками». Это — бывший его соуче­ ник Макс Вихлевский. Двух страниц достаточно, чтобы характер обладателя такой неблагозвучной фамилии был пе­ ред читателем как на ладони. Макс — страстный любитель низкопробной загра­ ничной музыки, ловелас, смысл жизни для которого: «Пусть водка пьется, а ' песня льется, что будет завтра — не все ль равно...» Убив некоторое время в скитаниях с Максом по танцплощадкам и ресторанам, Башкиров решает, наконец, обратиться в райком комсомола с просьбой о работе. Он попадает к первому секретарю Сидя- кину. Тот внешне радушно встречает де­ мобилизованного, обещает помочь, но, по каким-то скрытым от читателя сооб­ ражениям, не делает этого. Кто знает, как все обернулось бы дальше, не повстречай Иван еще одного своего школьного товарища — Бодрова, который работает в том же райкоме ин­ структором. Энергичный, деятельный Бодров в два счета устраивает Башкиро­ ва на обувную фабрику. Вероятно, именно с этого момента чи­ татель включается в своеобразную игру, смысл которой состоит в том, чтобы по фамилии героя определить его внутрен­ нее содержание. Скажем, «человек лет сорока, с темным продубленным лицом, жесткими складками у губ» — парторг фабрики Будин? Это, скорее всего, фи­ гура весьма положительная, так сказать, «побуждающая». Или парень «с сонны­ ми зеленоватыми глазами, притянутыми в уголках веками и пренебрежительно' скривленными губами» — Смачков? Ох, не жди добра от персонажа с такой фа­ милией! А главный инженер Старченко? Не рутинер ли? А начальник цеха Хмы- кин?.. Самое печальное, что викторина ока­ зывается беспроигрышной. Смачков — действительно вор, а впоследствии даже убийца. Старченко тормозит работу фаб­ рики до тех самых пор, пока не уступает место благозвучному Волохову. Можно было бы простить, конечно, П. Карякину наивное следование канонам классицизма в отношении фамилий, если бы за всем этим не крылось нечто более серьезное. Редкостный примитив и одно­ сторонность отличают характеристики едва ли не всех персонажей романа. Коль скоро отрицательный Макс Вих-