Сибирские огни, 1960, № 9

нутых национальным духом поэтических созданий...» Где же тогда искать эти об­ разцы? «Разнообразие страстей, тонкие до бесконечности оттенки чувств, бесчи­ сленно многосложные отношения людей, общественные и частные, — вот где бо­ гатая почва для цветов поэзии, и эту почву может приготовить только сильно развивающаяся или развившаяся ци­ вилизация». Последнее условие— «силь­ но развивающаяся цивилизация» у нас в советских республиках есть, она созда­ на социализмом. А вот «разнообразие страстей, тонкие до бесконечности от­ тенки чувств... отношения людей, обще­ ственные и частные» показать все это во всем многообразии бурятская литерату­ ра только пытается. Есть определенные успехи в этом направлении в бурятской прозе («Степь проснулась» Ж. Тумуно- ва, книги Ч. Цыдендамбаева о Банзаро- ве, «Похищенное счастье» Д. Батожа- бая). Сделаны первые шаги и в поэзии. Ду­ маю, что на упомянутом обсуждении правильный курс держал поэт Михаил Дудин, который искал в-стихах бурят­ ских поэтов не внешние приметы, а вы­ делял и отмечал те места, где поэты пытались проследить движения души героев. Я уже отмечал преходящность внешних признаков. Одежда как нацио­ нальная форма бурят не выдерживает конкуренции с временем, некоторые обычаи, тесно связанные с прежними условиями жизни (с полукочевым, на­ пример), потеряв почву, тоже уходят в прошлое без особых сопротивлений. А вот психический склад народа будет со­ храняться дольше, и по верному пути идет тот, кто в своих произведениях стремится показать «разнообразие стра­ стей... бесчисленно многосложные отно­ шения людей», ибо именно в них ярко выражается психический склад народа. Много споров вызывает вопрос о по­ нятности, доступности художественных произведений. Есть еще у нас судьи, которые понятливость и способности на­ рода меряют по степени восприимчиво­ сти собственного головного мозга. И когда по принципу: «это дойдет», «это народно» начинают печатать вещи, лег­ ко «доступные» и «понятные» по при­ чине своей наивности, по крайне узко­ му, первичному восприятию мира, то это уже беда, это уже тянет литературу на­ зад, тормозит эстетическое развитие на­ рода. А вкус ведь тоже надо развивать. Оттого, что многие не понимают Блока, Блок не перестает быть гениальным. Отсюда должен вытекать только один вывод, вывод для себя: надо развить свое понимание поэзии так, чтобы до ме­ ня дошла его лирика. Или возьмем «Про это» Маяковского. Страстный протест против мещанства, против сле­ дов рабьего прошлого в человеческой душе, гимн новой, грядущей любви, и над всем этим — «Красный цвет моих республик». Неужели я должен отверг­ нуть радостное приобщение ко всему этому только из-за того, что трудно чи­ тается поэма?! Те, кто недооценивают умственные возможности народа («рядо­ вого колхозника», ^чабана»), рискуют попасть в очень неловкое положение. Еще Ленин высмеял тех, кто отказывал рабочим в способности понять премуд­ рость марксистской теории. «Главное внимание должно быть обращено на то, чтобы поднимать рабочих до революцио­ неров, отнюдь не на то, чтобы опус­ каться самим до «рабочей массы», как хотят экономисты» («Что делать?», стр. 461— 46’2). Надо ли говорить, что наше социалистическое общество каждодневно работает на поднятие культурного уров­ ня народа, и литературе в этом деле от­ ведена одна из главных ролей. Вернусь к вопросу «каждый — у сво­ его берега». Поэзия — не рыбная лов­ ля. Творчески учиться у другой брат­ ской литературы — это не ловить рыбу у чужого берега. В первом случае, вза­ имосвязь, дружба литератур, во втором же — запрещенная охота, явление не похвальное, а карающееся. Не надо бо­ яться того, что близкое знакомство, ув­ лечение другой литературой поведет к утрате национальных черт. Возмем для примера персидский цикл Есенина. Поэт хорошо знал Фирдоуси и Саади, увлекался ими — была такая пора у по­ эта. Что мы имеем в результате? Есе­ нин отнюдь не стал персидским поэтом, но зато в его лирике прибавились новые, пленительные звучания. В лирику Есе­ нина вошли — голубое сияние Босфора, полная дыхания древнего Востока ночь Хороссана, и еще острее, выпуклее, роднее встали перед глазами рязанские раздолья и «волнистая рожь при луне». Как обогатила поэзию Влад. Луговского Средняя Азия! Тихонов немыслим без Кавказа. Я мог бы упрекнуть сегодняш­ них молодых русских поэтов: почему у них нет узбекского цикла, байкальской тетради стихов? Не мешает ли им эта самая, узкая, как узкие брюки, установ­ ка: «каждый — у своего берега»? Мне нравится книга «На земле Ка­ захстана» грузинского поэта Нонешвили, стихи Капутикян об Украине и Казах­ стане, о Москве, о Ленинграде. Пишут эти стихи разные поэты разных наших народов, но их объединяет одно: это гордое чувство «я ■— советский человек, наши народы — братья». Или, на­ пример, у Мирзо Турсун-заде: «Я — представитель великого советского на­ рода, мы боремся за мир и счастье на земле». Возьмем, наконец, «Моабитскую тетрадь» Мусы Джалиля. Перед лицом своей смерти герой-поэт отлил в стихи прежде всего чувства советского челове­ ка. Переведенные на бурятский язык, они звучат, как стихи бурята. Будто один из бурятских поэтов находился в Моабите. Убежден, что то же самое