Сибирские огни, 1960, № 9

которой изображается убийство братом брата в борьбе за престол. Стрела попа­ ла в цель—в смятении Клавдий устрем­ ляется прочь. Ему наперерез по ступе­ ням лестницы взлетает Гамлет. Секунд­ ная пауза, во время которой их взгляды скрещиваются, как шпаги бойцов... Не выдержав напряжения, Клавдий отвора­ чивается и убегает. Ему вслед несется хохот Гамлета: «Пусть раненый олень ревет, а уцелевший скачет...» Отныне перелом в жизни образа прои­ зошел не только во внутреннем рисун­ ке, но и во внешнем: все стремительнее и шире мизансцены, резче и увереннее жесты артиста. С юным пылом прово­ дит Михайлов заключительную сцену— состязания с Лаэртом и расправы с ко­ ролем. Когда мертвого Гамлета, накрыв пла­ щом, поднимают и несут под скорбно-ве­ личественные звуки марша, ни у кого не возникает сомнения, что именно так, с воинскими почестями следует прово­ жать в последний путь этого мужест­ венного бойца. И когда уходишь со спек­ такля, когда вновь вспоминаешь гамле­ товские вопросы, ответ рождается уве­ ренный: «Быть или не быть?» — Быть! «Верить ли в человека, бороться ли за его достоинство и честь, даже если ты одинок, если твои усилия тонут в океане жестокости?» — Да, верить, бороться, хотя бы пришлось погибнуть в борьбе! Когда Михайлов сыграл своего Гамле­ та и получил на редкость единодушное признание, казалось, что это — верши­ на его творчества, наиполнейшее выяв­ ление всех возможностей артиста. Но вот появился спектакль «Лиса и вино­ град», и стало ясно, что Гамлет был лишь великолепным подступом, этапом на пути к ролям высокого трагедийного звучания, к утверждению своей темы могучего гражданственного накала. Два года отделяют постановку «Лисы и винограда» от первой встречи артиста с этой глубокой философской пьесой современного бразильского драматурга Г. Фигейредо. Два года назад Николая Федоровича попросили прочесть пьесу для коллектива театра. Это было не про­ сто хорошее чтение, а увлеченное, вдох­ новенное исполнение, своеобразное ис­ толкование произведения. Уже тогда сложная концепция пьесы с ее трудным для восприятия «эзоповым языком» зву­ чала действенно, страстно. У «Лисы и винограда» появилось много поклонни­ ков, но было и немало сомневающихся. «Поймут ли зрители спектакль, расска­ зывающий о событиях, происходивших две с половиной тысячи лет тому назад?» Философские рассуждения, иносказа­ ния, малоизвестные обычаи и нравы древней Греции — все это казалось серьезным препятствием к пониманию пьесы широким зрителем. И вот премьера... В изысканном доме философа Ксанфа, среди утонченной Г. Фигейредо. «Лиса и виноград». Эзоп—народ­ ный артист республики Н. Михайлов. роскоши появляется уродливая фигура человека в грубой одежде. Как безобра­ зен этот новый раб! У Эзопа перекошен­ ный рот, маленькие глаза, они еле вид­ ны из-под лохматых бровей. Вдоволь на­ смеявшись над уродством раба, жена философа красавица Клея брезгливо требует «убрать эту гадость». И тут Эзоп заговорил... Спокойно, убежденно, да невзначай ярко и образ­ но. В недоумении застыла Клея, с жи­ вейшим интересом прислушивается, приглядывается к этому нелепому чуду... А события разворачиваются. Эзоп хо­ чет быть свободным. Он до боли ненави­ дит порабощение, до омерзения ненави­ дит физические наказания, унижающие человека. Одну за другой рассказывает Эзоп свои знаменитые басни. И каждая — не просто мастерское чтение артиста, нет! В каждой басне бьется живая мысль, каждой Эзоп-Михайлов что-ли­ бо высмеивает, изобличает, отвергает, короче говоря,— д е й с т в у е т . Через все слова и поступки мудрого раба проходит единым мощным порывом призыв к сво­ боде, без которой немыслимо существо­ вание человека. «Каждый человек созрел для свобо­ ды, для того, чтобы умереть за нее!.. Это звучит великолепно — человек!» — с