Сибирские огни, 1960, № 9
«— Частенько были у вас необычные случаи? — спросил я. — Вроде этого отстоя? Как не бывать! Позапрошлой зимой уже здесь, на Колыме, замерз с баржами прямо в реке. Пришлось делать для защиты судов дамбу в сто тридцать метров длиной. Ничего, отстоялись. Как работать на пятидесятиградусном морозе? Как много месяцев жить в землянке на нарах без соломы? Что перечувствуешь, когда судно приближается к перекату, утыканному камнями? Об этом Николай Васильевич не говорил и не умел говорить, и, может быть, потому, что свою жизнь считал самой обыкновен ной, лишенной даже намека на героизм. Так прошло 25 лет. За это время на берегах Индигирки и Колымы всюду возникли поселки, рудники, колхозы. Сквозь тайгу и горы прошли автострады, а ламуты, эвены, чукчи, влившись в большую семью советских народов, научились сажать овощи, выкармливать молочный скот, узнали электричество, радио, кино. Но главное, они поняли, что значит быть советскими людьми. — Пора бы на пенсию, пожить в теплых краях, — улыбается Николай Ва сильевич. _ Да как я могу уехать, если, к примеру, в Зырянку я привез когда-то первых плотников, первый трактор, а сейчас на этом месте уже город, живут тысячи людей. Меня тут каждый камень на реке знает и считает старым прияте лем. Вроде с дитем родным расстаться. Чувства и мысли Николая Васильевича были понятны мне. Я и в других ме стах Родины встречал людей, подобных ему. Это они составляют «душ золотые россыпи», упрямо, самозабвенно несут на своих плечах трудности нашего богатыр ского движения вперед. Они тот крепчайший бур, который всегда нужен на пе реднем крае жизни. Над бескрайними просторами И опять самолет... Под крылом острые, как зубы хищника, сопки. Они сто ят плотно, одна к другой, полуобнаженные, черные с наветренной стороны и си- яюще-белые — с другой. Сопки впереди, сзади, со всех сторон — и больше ни чего. Смотреть на них жутко. Хочется, чтобы самолет летел быстрее, быстрее... Поводя крыльями, словно высматривая среди сопок дорогу, самолет медлен но карабкался вверх. Две тысячи метров, три, четыре... А сопки словно тоже тя нулись вверх острыми клыками-вершинами, пытаясь дотянуться до легкой сталь ной птицы. Неужели тут есть какая-нибудь жизнь? Трудно понять, как ходят здесь везде сущие геологи, геодезисты, топографы. И все-таки ведь ходят же! Бесстрашен че ловек! Тень нашего «ЛИ-2» прыгала по сопкам, как по вздыбленным штормовым ва лам. Потом она с трудом перетащилась через хребет, побежала по заснеженной лесистой равнине. Однодневная остановка в большом селе, и другой самолет — работяга се вера «АН-2» неторопливо понес нас дальше. Внизу тундра. Сколько ни вглядывайся, глаз не найдет, на чем остано виться — белая равнина, без бугорка, без деревца. Кажется, брось спичку, и ту заметишь на снегу. Почудится вдруг: петляет дорога. Но нет, это речка, занесен ная снегом. Что-то зачернеет. Дом? Нет, обнаженный мысок берега. А потом привыкаешь к белой пустоте, и сдается уже, что летишь не над землей, а над холодным зимним небом. Показались дымки, разлинованные стены домов. Зачернели на снегу бегущие вслед за тенью самолета люди. ...Тундровый поселок Нижнеколымское, колхоз «Турваургин». Деревня как деревня. Две шеренги домов на берегу Колымы. Оград нет, из бы расположились просторно, не толкая друг друга в бок (огородов здесь не сажают). Стучит локомобиль электростанции, где-то взвизгивает циркулярка,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2