Сибирские огни, 1960, № 8

— Р аи са , — ск азал а Прасковья Игнатьевна, не отводя глаз , — одно помни. Мне сейчас тяжелее . «Ж ена найдет себе другого, а мать сыночка— никогда». В Новосибирске я младшего своего похоронила. Не воскреснет он д ля меня. Ох, сумрачно мне! А я, видишь, стою, не падаю . Н е падай и ты... не падай , Раиса! Р а я поправила рубаш ку на груди. Отшутилась: — Я села заранее , чтобы не упасть. П расковья И гнатьевна протянула Р а е смятое письмо. — Вы что же, всю дорогу с письмом в руке ехали? — П раско ­ вья И гнатьевна не ответила. Р а я р азгладила бумагу, не торопясь, прочитала: «Объясняться, оправдываться — лишнее. Ты понимала меня правиль­ но, когда говорила, что я решил подождать. Д а , я ждал . Я — боролся. Я хотел побороть себя. И не смог. Н е плачь, пожалуйста. Ты поняла меня правильно только в одном, что я решил подождать. В остальном мы давно перестали понимать друг друга . Ж и знь идет. Мне тридцать три. Я хочу попробовать пожить без тебя. Я говорю «попробовать». Понима­ ешь? Я не говорю, что мне это удастся. Лю ська стоит за моей спиной и читает... И она не обижается на это «попробовать». Она сама хочет попро­ бовать —- меня, жизнь со мной. Она просит, чтобы ты не кляла ее. И я прошу. Е е винить не в чем. Она ни в чем не виновата, виновата лишь в том, что иная, чем ты. Брань в любом проявлении, будь это заявление в Союз композиторов или в парторганизацию — ничему не поможет, ничего не вернет и лишь сделает память о тебе неприятной. Ты у меня так ая сильная, держись, пожалуйста. Береги Лиду , сына. Д енежные отношения, надеюсь, мы оформим без суда. Пока развода я не прошу. Там видно будет. Помни, в минуту трудности я всегда весь в твоем распоряжении. И в а н » . Р а я см яла письмо. Хотела бросить, кулак не разжим ался . — Раиса!.. Доченька! — словно откуда-то и здалека услышала она крик Прасковьи Игнатьевны. Р а я хотела ее успокоить, сказать слово, но губы одеревенели. Р а я все понимала, не понимала она только, что с ней произошло. Почему она си­ дит в постели раздетая , и почему старуха возле ее ног, в намерзших в а ­ ленках и в шубе, что-то кричит и плачет, и что это за старуха, и откуда мяч, зеленый с красным , в углу комнаты, под детской кроватью , и почему она, Р ая , не может раскрыть рта. — Р ая ... очнись! Р а я , дети у тебя! И з -за одного подлеца — три Жиз­ ни погубить задум ала? Ты ребенка кормишь, Р ая ! — кричала П раско ­ вья И гнатьевна , растирая ледяными руками Раины ноги, колотя ее по ко ­ ленкам , тряся за плечи — так , словно хотела выколотить, вытрясти из нее что-то засевшее в ней. Теперь Р а я уж е ничего не понимала. С таруха в валенках и зелено­ красный мяч в углу комнаты показались ей очень смешными. Р от пополз в улыбку, но улыбка вышла кривой, и тут... р аздался крик. Н е старушечий, жалобный , а самый юный в мире, требовательный, настойчивый, влезающий в душу, словно заводской гудок. Р а я вздрогнула. Она привыкла вставать по гудку. И она встала . Подошла к сыну. В зяла его на руки — стала кормить. Глаза ее были сухи. Через неделю у Р аи прошло онемение правой щеки, и она могла бы уж е улыбаться нормально. Если бы она вообще могла улыбаться.