Сибирские огни, 1960, № 8

ятельность — иду за профессионалами и наступаю им на пятки. Понят­ но? Но пока ведут-то меня они. Я — за ними иду. Тот, кто не выдержит моего натиска, уйдет из первых рядов, но лучших, сильнейших — делая армия останется и меня дальш е поведет. — Пока?.. — Пока я не сольюсь с ней. — А тогда вас кто вперед поведет? — Мастера искусства, лучшие из лучших. — Дворники по совместительству? — Конечно. — Упрямый подбородок! Сразу заметно. — Не была бы упрямой, сына не родила. Ангелина Георгиевна взглянула на спящего Сережу. — Кстати, о вашем сыне, будущем водителе атомовоза, поэте по совместительству. Поверьте: ничего значительного сочинить ему не удаст­ ся, если он стихи, не слезая с атомовоза, станет писать. -— Простите, но это д аж е не предмет спора. И в прошлом большин­ ство писателей — не только пером по бумаге водили, но и другим делом занимались. А в наши дни молодой профессиОнал-писатель — это просто уродливое явление! — Не согласна категорически. Против раннего профессионализма писателей сейчас у нас все ополчились. Очередная кампания! Договори­ лись — «литературный институт надо вечерним сделать»! — Правильно. И сделают! — Нет, деточка, неправильно. У меня был один... друг. Человек боль­ шой, фамилии я его не назову. Писатель настоящий. Мне известно, что т а ­ кое писательский труд. Сколько знаний нужно вместить в башку! Притом, чтобы она не треснула. Сколько усилий нужно затратить на одну строчку, чтобы потом типографщики отлили ее в металле. Совместить этот труд с другим невозможно. Сил человеческих не хватит. v — Сколько лет было вашему писателю, когда вы познакомились? Ангелина Георгиевна помолчала, потом неожиданно пропела тихо: — «Вы шепчете таинственно: «Мой юноша седой»... Я его звала так: «Мой юноша седой!» Скажете — пошлость? Лещенко? — Ничего не скажу. Я спрашиваю, сколько лет было вашему «седо­ му юноше», когда он одним писательским трудом занимался? — Немало. Но это не мешало ему быть юношей... во всем. — Если он был настоящим писателем в пятьдесят лет, — до трид­ цати, по крайней мере, он занимался и чем-то другим. — Д о тридцати? Он воевал... Воевал, как ваша свекровь, с Колча­ ком. «Прошел от тайги до британских морей» мой юноша. — Но это же общеизвестно, даж е доказательств не требует. В сорок лет, конечно, можно стать писателем-профессионалом. Прожив жизнь, узнав, почем фунт лиха. В двадцать лет быть только писателем — безо­ бразие. Стыд! — А Маяковский? — Козырную карту вытащили? Иван меня Маяковским крыл, и вы тоже. Что ж, я вам отвечу. Мне Маяковский нужен, я дня не проживу, чтобы в его стихах силы не занять. И лесенка его стихотворная — лест­ ница моя, я по ней вверх карабкаюсь! Но я дивлюсь, как он мог вырасти в гениального поэта и притом — трибуна, занимаясь только писатель­ ством. — Удивляетесь, а любите! — Люблю! — сказала Р ая твердо. — Люблю за его «Ленина», за его «Хорбшо», за «Паспорт», за «Город-сад», который он стихом строил, за сотни изумительных, прямо невероятных по силе строк.