Сибирские огни, 1960, № 8

в весе — ему. Тебе силы. Обнимаю тебя нежно, дорогая. Твой Иван». — М амаша! Зеркальце не найдется? —• прошептала Р а я соседке по койке. Красавица с выпуклыми глазами сунула белую руку под подушку. — У вас сынок? — Д а . — У меня такой бычок, такой вампир, просто наказанье . — Она по­ д ал а Р а е круглое зеркальце. Р а я взяла зеркальце , невежливо повернулась к соседке спиной. На обратной стороне в круге рамки — фотография: «Привет из Крыма». Кипарисы, кусок моря. «Так я и не поехала с Иваном на море... Так и не поехала». Устроив навес из одеяла, Р а я стала рассматривать себя в зеркальце. Темный зави ­ ток, отливающий бронзой, упал на лоб. Р а я смахнула его со лба . Лоб — белый, морщина одна, между бровей... Р а я стукнула по морщине паль ­ цем... Д ум ала много! Зачем думать? Губы припухли. Искусаны. Потому горят. Но разве ее губы хуже, чем у того «уникума»? Нет. Не хуже. Иван разлюбил ее не из-за губ, не из-за глаз ее он ушел. Пожалуй, в первый раз Р а я подумала об И ване не в будущем, не в настоящем времени, а в прошлом. Д а , их жизнь с Иваном была прошлым. Он не «уйдет» — он уже ушел. Такую записку муж жене не напишет. Это написал — так мог написать — лишь посторонний вежливый человек. Р а я отдала соседке зеркальце с кипарисами. — Вы были в Крыму? — спросила соседка, взглянув на кипарисы и кусок моря. — Нет, я не была в Крыму, — отрезала Рая , снова отвернувшись невежливо. «Что же делать? Зачем мне сын, если Иван ушел?» Только сейчас Р а я поняла, что все эти месяцы она не переставала надеяться. Все месяцы ж д ала чуда. Лишь няня притворила за собой дверь, мадонна в войлочных туфлях взгромоздилась на подоконник. Безусый бог-отец мерз под окном. Н ады ­ шав глазки во льду стекол, седая и толстая прильнули к ним. Мужья тол­ стой и седой тож е караулили под окнами. И никто из соседок не обернул­ ся к Рае , не сказал : «Неизвестный в серой каракулевой шапке появил­ ся — верно, ваш муженек? Выгляните к нему», — нет. «Что ж е делать? Куда деваться? К ак вернуть его?» & Ф Ф — Теперь мне все ясно...— вздохнула Ангелина Георгиевна. Вы потому так ополчились на профессиональное искусство, дорогая моя по­ ложительная героиня, что у вас эстрадная певица муж а увела? — Бить противника палкой по больному месту? Не стыдно? З апр е ­ щенный прием... — Обидела? — Не обидели, а разозлили. Думаете, вы одна мне это говорите? — Не одна? — Ох, не одна! — Но вы не отступаете? — Наступаю. Терский обижается: «Самодеятельность плодится, как крольчиха»... Д а , я самодеятельность, я «пложусь». Что это, плохо? Д ля Терского плохо. Он зубр, он вымирающий. Я ему сказала : «Зубров у нас охраняют». Верно, пока охраняют, но скоро зубров в искусстве, думает­ ся, перестанут охранять — и правильно сделают! Того, кто для служе­ ния искусству нуждается во вспрыскивании, в левзеях разных, по-моему, охранять и сохранять не нужно. И что значит — я наступаю? Я — самоде­