Сибирские огни, 1960, № 8

— Ой!., что бы-ыло-о! — Зина хохотала, висела на Раиной руке. — Федька Синичкин в обеденный к моему столику подошел и говорит: «Не воображай , пожалуйста, что ты меня бросила, я сам бросаю тебя!»... Гад, правда? Газету на стол кинул и ушел. — Зина потирала обожженное мо­ розом розовое ушко, поправляла зеленую шапочку-фикцию и снова сме­ ялась , словно бы от своего рассказа. А на самом деле — от мороза, от л е ­ дяных дорожек , по которым можно прокатиться, от своей модной вязаной шапочки под цвет глаз. Теперь, когда Р а я подурнела, ей казалось, что она никогда раньше не встречала на улицах столько хорошеньких, свежих девичьих лиц. Сибирский мороз вообще красит женщин. Розовеют щеки, опушенные инеем ресницы и волосы задаю т загадки : не разберешь, кого ты по­ встречал, — нестареющую седую красавицу или девушку с волосами, по­ серебренными зимой. Или, может быть, саму зиму, убежавшую из леса к людям? Р а я не завидовала чужому счастью. Повадка озлобленных горемык, выискивавших несчастья, чтобы сказать себе в утешение: «Мне плохо, зато и другим не лучше», — была ей чужда. Р а я озлобиться не успела. Р а я радовалась радости Зины, но, простясь с ней, чувствовала, как беда наваливается ей на плечи с двойной тяжестью. Иван теперь очень редко возвращался домой один, всегда с ним я в ­ лялся кто-нибудь из его новых знакомых. В выходной день он еще с утра говорил Рае: — Не возражаешь? Я Володю обедать пригласил... Р ая , конечно, не возраж ала , но она чувствовала себя неловко. Их обе­ ды обходились Володе очень дорого. С пустыми руками Володя никогда не являлся . Или вино, или фрукты: виноград, груши, а в Сибири зимой виноград, груши — редкая и дорогая роскошь. Р а я подкладывала Володе на тарелку куски пожирнее, сама забы вая об обеде, задумывалась. Воло­ д я ел с аппетитом. «Подсунутый» Иваном к швейникам, он неожиданно увлекся, увяз с головой. — Спроси его, — хохотал Иван, — о чем он сейчас думает? О чем думает Р ая , не представляло для И вана интереса. — А? — Володя хмурил брови. — Ну да, думаю... Думаю , половец­ кий хор одолеем... — Классик ты, классик! Пели бы твои швейники «Калинушку» с «Д у ­ бинушкой» и... «Рябинушкой» впридачу. Жилось бы тебе спокойнее. Володя молча протягивал тарелку за добавкой. После обеда Иван исчезал. Володя иногда задерживался . Случалось, забегала Клава. Увидев Володю, смущалась — покрывалась мраморным румянцем, но от чая не отказывалась. Рядом с Клавой становилось особенно заметно, сколько у Володи морщин и какие у него усталые глаза . Клава краснела, бледнела, говорила: «Я пошла...» — вскакивала, садилась, пила чай. Потом уходила незаметно, не попрощавшись. Володя облегченно вздыхал, начинал свои бесконечные рассказы о Ленинграде. Однажды в выходной «заскочившая на минуту» Клава застала Раю одну. Без приглашения она села и заж урчала , не умолкая, словно кран открыли: — Ты думаешь, Раиса , я во Владимира Аркадьевича влюблена? Я не влюблена, я просто смотреть на него прихожу — я таких, сколько живу, не видела. Таких людей не бывает! Он ж е ничего для себя — всё для нас! Ведь он у тебя в доме на меня не глядит, а ведь он из меня голос вы та­ щил... Послушай! — Клава встала, прогнула поясницу, приложила ладонь к животу...— Вот я дышу, вдыхаю, поняла? Словно розу нюхаю. Вот я