Сибирские огни, 1960, № 8

Что ж е такое двадцать четыре часа счастья в сутки? ...Дом. Рассвет. Ж але я Ивана, засидевшегося допоздна за своим контра­ пунктом, Р ая , стараясь не громыхнуть поленом, топит печку, надев в а ­ ленки на босу ногу, бежит за водой к колонке, тащит обледеневшее ведро. От печного ж ар а и копоти, от ледяной воды трескается кожа на руках... А надо еще успеть дочитать главу тургеневского «Рудина»! — Чумичка! Зачем не разбудила, я бы затопил... я бы принес! — ворчит Иван, поднимаясь к завтраку. Р азве это не счастье — знать, что конечно бы он принес, он бы зато ­ пил, но ты успела это сделать за него, и он благодарно поглаживает через стол твою несохранившуюся руку? Завод... ...Восемь часов в цеху, где раз перевыполненная тобой норма вскоре делается нормой для всех, не рекордом, а средним показателем и, увели­ чивая производительность труда, увеличивает количество сил душевных и физических, затрачиваемых на ее выполнение. Но разве не счастье видеть, как, забеж ав к тебе в обеденный перерыв, честолюбивый муж вытаскивает из кармана спецовки смятую многоти­ ражку и говорит с притворным возмущением: «Опять пропечатали. Опять из-за твоих фокусов нормы повысят». Дом... Предвечерний час. Р а я гнет спину над корытом — стиральной маши­ ны у них пока нет. Конечно, Лида многое умеет делать сама, но прости­ рать простыню, отгладить и открахмалить пододеяльник в шесть лет Лида не может. А Р а я в двадцать шесть лет может это сделать и делает отлич­ но. От напряжения вздувается на лбу морщина, ноет поясница, сода р азъ ­ едает пальцы рук, — и от стирки руки не сохраняются: Но разве не счастье одеть дочь в сшитую твоими ж е руками — все теми ж е руками — чистую сорочку, уложить в чистую, белую до голубиз­ ны, прохладную постель? «Мама, — иногда шепчет Лида, высунувшись из-под этой хрустящей белизны, — поди на минуточку!» — «Зачем?» — «А просто так — поце­ ловать!» Р а зв е это не счастье? Клуб... Вечер. И опять трата нерасчетливая. После рабочего дня цростоять два часа в хоре — к ночи обезножеть! И все-таки и счастья этих вечеров Р а я не отдала бы никому! Голос Раи был того густого, темного и низкого звука, какой мы назы ­ ваем меццо-сопрано. Р а я пела альтом и не стремилась солировать: ей нравилось вторить, поднимать, подпирать взлетевшие вверх светлые го­ лоса. Пение в хоре потому-то и доставляло Р ае такую радость, что ее не­ сильный голос становился частью могучего голоса хора. С чем сравнить это ощущение? Если бы речная волна могла чувствовать, наверно, ее чувства были бы сродни Раиным. «Речь» и «реченька» — рядом. Оттуда ж е «напиться» и «напеться» похоже звучит. Речь хора — это речь реки. Моря! Речь пою­ щая, плещущая, играющая. Волна за волной бежит, волну подгоняет', а ре­ ка одна. Сто голосов — хор — один голос! Р а я не стремилась выделиться, но она хотела, чтобы голос всего хора был слышен далеко. И была очень довольна, когда на открытие телецентра пригласили хор «Электролампоч­ ки». В программе, передававшейся по телевидению, были две песни И в а ­ на. С песнями И вана хор стал еще дороже и нужнее Рае.