Сибирские огни, 1960, № 8

— К делу. Представляли мы этот спектакль — «Вильгельм Телль» под названием, на площади Ермака , бывшей Пересыльной. Горы фанер­ ные выстроили плотники спичфабрики выше здания губчека. По горам этим — лестницы скрытые, на лестницах — мы. Вильгельм Телль — это существовал такой героический стрелок, им у нас был мой супруг, отец Ивана , Сергей Иванович, я была его сыном. В чем была идейная сторо­ на? Герцог-тиран, им был Митя Федосов, парафинщик, он сейчас на пен­ сии, говорит стрелку: «Вот я положил на голову твоему сыну яблоко. Ес­ ли ты такой меткий стрелок, каким себя мнишь, стреляй в яблоко на голо­ ве сына. Попадешь — садись на мое место, на трон, промажешь — конче­ но, плохо твое дело. Значит, сыну ты сам в голову попадешь, а тебе я го­ лову отрублю. Понял?» Ну, конечно, промахнулся в своих ожиданиях гер- цог-тиран. А стрелок Вильгельм Телль в цель попал, яблоко сбил, а потом и герцога хлопнул. Поднял народ. Кончилось все пением революционного гимна. И мы, все артисты, пели, и вся площадь пела: «С Интернациона­ лом воспрянет род людской». Вот какая у нас была любовь с Сергеем Ивановичем. Поняла? — Нет, — ответила Рая . — Вы ж е главного не сказали , мамаша , где ж е ей понять. — Р азве? — Црасковья Игнатьевна бросила окурок в кадку, улыб­ нулась. Улыбка открыла ее мелкие, чуть съеденные зубы. — Д а ... гл ав ­ ное... — она посмотрела на жасмин в цвету. — Главное, луков и стрел мы достать не смогли. Вильгельм Телль стрелял из обыкновенной трехлиней­ ной винтовки образца 1891 года. И заряж ен а была та винтовка пулей, как и следует. Чтобы яблоко сбить по-настоящему. И без сомнения и стра­ ха стояла я на фанерной той горе, с яблоком на голове, потому что знала — мой Сергей Иванович такой ж е героический стрелок, как тот горец Телль, и бьет он без промаха. И знал Сергей Иванович мой, что выстою я без сомненья, не шелохнусь. Такая у нас была вера друг в дружку . — Сорвав цветок жасмина, Прасковья Игнатьевна провела лепестками по губам. — Сладостный запах, — она вдруг покраснела и нахмурилась. — А у вас никакой уверенности нет. По-матерински не мыслится мне, что сын мой плох, на чувства эти бедный. Нет! Н е в кого ему бедным быть. Почему ж е между вами такая петрушка некрасивая получилась? — Не знаю, — тихо сказала Р ая . — Я так рассудила — в тебе заковыка . Нет у тебя такого, чтобы в нем любовь подняло... на должную высоту. Не стоишь ты его. Обидно... Ну, а затем прощай. Приволокла к тебе его. Д ержи крепче. Другим р а ­ зом вмешиваться не стану. Прасковья Игнатьевна, не взглянув на сына, ушла. Надорванная пачка папирос «Север» осталась на краю табуретки, под жасмином. — Забыла . — Иван взглянул на папиросы — Не буду догонять... Авось, без курева уснет. Выпила она. Т ак что... — Если мать права — уходи! — закричала Р ая . — Никуда я не з а ­ явлю... Сама... Сама воспитаю. Уходи... Забудь! Пусть — что было, как не было... Уходи! Иван, улыбаясь всем лицом, обнял ее, дрожащую и кричащую, стис­ нул. — Светик ты мой, самоцветик! Голубонька моя! — он поднял Раю на руки, посадил на кадку, под жасмин. — Я неделю глаз не сомкнул. К аж ­ дую ночь у твоей ограды дежурил. Сатана мохнатая! Рожай! Авось, что- нибудь стоящее вырастет. Р а я обняла Ивана , прижала его голову к груди. Она хотела сказать ему, что он изверг, злодей, тиран, как тот герцог. Что она жить без него не может, что еще бы день — и у нее сердце разорвалось бы от тоски...