Сибирские огни, 1960, № 8

Да, мы вдовы отважных ребят, не усп евш их жениться . На могильных камнях наших суж ены х имена... Кто п осм еет забыть наши горькие, гневные лица?! Наше детство... Жестокая взрослая участь. В о й н а... Путь поколения труден, но стихи Ка­ заковой полны интереса, горячего при­ страстия к жизни, к ее действительному содержанию. В стихотворении — далеко не лучшем по выражению, но показа­ тельном по своей основной мысли — говорится: Тебе в се «ясно» и «знакомо»... И вот — похожа жизнь твоя на сборник выводов и формул по всем вопросам бытия... Не смей! Пройди сквозь эту накипь, поройся в сложном и в простом ... А восклицательные знаки расставишь как-нибудь потом. Слова «накипь», а особенно «порой­ ся» выбраны на редкость неточно, но ■суть дела ясна; она в том, чтобы жить непридуманной жизнью, вникать в ее сложность и разноликость. Там, где глаз и ухо другого поэта улавливают лишь статику, равновесие, арифметическую ясность, Казакова умеет обнаружить ки­ пение различных сил, внутренние кон­ фликты, движение. В ее стихах сверст­ ники, да и не только они, узнают радо­ сти, поиски и ушибы своей собственной молодости. Хорошие, светлые чувства у Р. Казаковой крепнут, преодолевая пу­ таницу, душевные тревоги. Чувство от­ крывается поэту в живой его сложности. В стихах сказано: люблю «накрепко — или ломко», «люблю — как будто вот- вот потеряю». Богатый оттенками и сильный поэтический рассказ о чувстве есть в стихотворениях: «Подснежник», «Ты мягок, 'застенчив, робок», «Их юность не дружбой — враждою связа­ ла», «Наверное, надо любить тоньше». «Приснись мне! А то я уже забываю» и других. Особое обаяние и крепость дает сти­ хам поэта врощенность в своеобразный мир труда и быта людей Дальнего Во» стока, в природу интереснейшего края, со всем тем новым, что возникает, укла- .дывается там сегодня. Казакова предана правде и поэзии, в этом убедительный залог ее дальнейшего движения к совер­ шенству. Разнообразны достоинства стихов Р. Казаковой, не однотипны и ее про­ махи. В очень жизненном по замыслу стихотворении «И люблю — и печалюсь, что с тобой повстречались» есть такие строки: Слышишь, громы грохочут? — Их любовь моя хочет! Слышишь. песня поется? — К ней любовь моя рвется! Стихотворение написано о том, как женщина и любит и мучается оттого, что ее любви мешают размахнуть крылья, оттого, что «любви моей тесно, ей тре­ вожно и душно». Но в тех строчках, что я привел выше, идеал настоящей любви дан слишком декларативно и традици­ онно. В стихах поэтессы вообще есть не­ который преизбыток деклараций. Осо­ бенно страдают этим недостатком, на­ пример, «Начало пути», «Дорогая моя бивуачная жизнь!», «От первого лепета до последнего дня». Высокие слова, по­ теряв опору в жизненной конкретности, повисают в воздухе и внушают недове­ рие к себе. Разумеется, никогда не ста­ нет архаичной открытая, прямо призы­ вающая и агитирующая речь поэта. Все дело в жизненных жорнях поэтических призывов. Право на них, опору им дает ощутимое проникновение в сегодняшнюю реальность. Казакова, как кажется по ее же стихам, не может всего этого не по­ нимать. Стало быть, речь идет лишь о еще более суровом счете к себе. Думаю, что нельзя писать так: Ведь юность, если строго, она всегда — дорога. И т ех нам просто жалко, кому она — лежанка. В неприкрытом косноязычии этих строк, в бойком их ритме слышится да» же некоторое кокетство. Чуткий к сло­ ву поэт все же не обладает еще абсо­ лютным поэтическим слухом. Слово до­ рого, когда оно точно, когда, найденное поэтом, оно кажется читателю един­ ственно возможным и абсолютно необ­ ходимым, как бы маленьким откровени­ ем того, что как-то чувствовалось им са» мим. Р. Казаковой сделано немало таких открытий, есть целые стихотворения, где иголки не просунешь: так точны, отобраны и слиты воедино слова в них. Но есть и другие примеры. В стихотворении «Голуби» читателю постоянно предлагаются слова откровен­ но неточные: «чье-то равнодушие прого» ни», «примета внешняя чего-то голубого и глубокого», «напомнят нам о чем-то важном». В других случаях общий смысл тума­ нится, очевидно, невзначай: Россия , мать! По-свойски строги, размытым трактом семеня , мы все клянем твои дороги , кого-то третьего виня. Но если говорить о «ком-то третьем», то, естественно, надо быть твердо уве­ ренным в том, что есть «кто-то первый»