Сибирские огни, 1960, № 8

— Вздернуть его! — приказал офи­ цер. Один из солдат принес вожжи, сделал петлю и, накинув ее на шею Лосева, по­ тащил его во двор. Через несколько ми­ нут хозяин дома закачался на воро­ тах...» «Хозяин дома закачался на воротах»! Не верится, что такой писатель, как Н. Устинович. не нашел более художе­ ственных средств для изображения ге-' ройской смерти партизана. В чем же де­ ло? Да в том, что автор ограничился здесь конспектом! ...Саня приходит к разгромленному дому. «На перекладине ворот висел, мед­ ленно раскачиваясь... отец». Далее сле­ дует целая глава, завершающая сцену убийства отца и матери Сани. Речь в ней идет -о похоронах убитых, о прощанье мальчика с отцом. И ни разу даже не упоминается о матери! Создается впечат­ ление, будто все действующие лица, в том числе и Саня, забыли, что' была мать и что несколько часов назад ее уби­ ли, и что тело ее где-то здесь, под со­ жженными развалинами дома. Не лишена повесть и композицион­ ных недостатков. Эпизод с предателем Торгашиным мог бы читаться с большим увлечением, если бы автор ввел его в действие заранее, а не перед развязкой его похождений. Говоря точнее, эпизода тогда бы не было, он превратился бы в часть повести, органически связанную со всеми остальными ее частями. Недостатки повести Н. Устиновича свидетельствуют, о некоторой поспешно­ сти его работы. Горе и счастье сибирского парнишки, ставшего партизаном, будут значитель­ но сильнее волновать читателя, если Н. Устинович еще поработает над своей новой повестью. Е. К а л т а н о в с н м й ДОРОГОЙ ОТКРЫТИЙ О то бы ни говорили и ни писали * критики или работники изда­ тельств, первйм признаком появления настоящих стихов остается то обстоя­ тельство, что читатели добровольно и охотно их читают. Это истина старая, но и вечно новая. Римма Казакова печатается широко всего-навсего года два — два с полови­ Римма Ка за ко ва . Встретимся на Востоке. Хабаровск, 1958; стихи — «Нева», 1958. № 10, 1959, № 9; «Новый мир», 1960, № 2 и др. ной, но ее уже знают, ее заметили, ее читают. Об ее стихах спорят, она уже слышала «суд судьи' глухого», неспра­ ведливые, обидные упреки и преувели­ ченные похвалы. У Р. Казаковой есть достоинства и просчеты, но есть «что-то» несомненное, что делает встречу с понтом не случай­ ной, что привлекает, радует, выделяя ее строки из множества вполне благо­ пристойных, но совсем не обязательных для души современника стихав. Р. Ка­ закова — поет серьезный и прямой, ее поэзия — ее жизнь, она . хочет выго­ вориться в стихах вся, до конца, обо- всем существенном из того, что видит, чувствует, узнает. У Р. Казаковой свой пафос, кстати сказать, объединяющий ее с другими серьезными и ищущими поэтами ее по­ коления. В ее стихах немало клятв и обещаний, смысл их характерен для поэзии, придающей особое значение мо­ ральной стойкости, верности невыдуман­ ной жизненной красоте и беспокойству, ясному пониманию жизненных ценно­ стей. Пафос Р. Казаковой обычно не на­ игран, он человечен, естествен, близок- читателю. Первая книга ее стихов начи­ нается «Дорогой открытий»: И никого не позабыть ей из тех, кто отдал ей себя, кто шел дорогою открытий, мечтая, радуясь , любя... Мне только так, мне только с ними,, мне лишь такая жизнь нужна! Так пусть меня навеки примет в свои дружинники она. И н е придет ко мне покорность, а будет — вихрем дней и строк — неповторимая повторность надежд , открытий и дорог! Стихи эти, если угодно, манифест мо­ лодого поэта, в них юная сила, жажда как бы заново открыть мир и совершить в нем как можно больше хороших дел. В стихах Казаковой н-e только клят­ вы и надежды поколения, но и трудная его биография, а следовательно, и речь о войне: Проклинали войну, Хоронили бойцов. Но едва ли понимали в двенадцать девчоночьих лет до конца: это наших мужчин, это наших муж ей убивали, это в наших стреляли детей , в материнские наши сердца!