Сибирские огни, 1960, № 8

Кажется, невзначай мы приблизились к одному очень важному моменту. Да мы и не могли не прийти к нему. Итак, один из важнейших признаков современности в поэзии — определен­ ная мера взаимоотношений между ху­ дожником и жизненным материалом, определенная мера динамизма мысли, степень глубины проникновения в пла­ сты жизни. Только при достижении та­ кой глубины стихи становятся вровень с мышлением современников, начинают волновать, заставлять думать... Ясно... Но ведь это, вроде бы, какой-то ней­ тральный критерий, чуть ли не эстет­ ский, не учитывающий сложностей идей­ ной борьбы! Кто поручится, что в глуби­ нах своей творческой шахты поэт най­ дет только верные, нужные нам мысли? Ведь нам нужно боевое, воспитываю­ щее искусство! Я предчувствую этот вопрос. Пред­ чувствую, ибо сам не раз задавал его се­ бе в своих раздумьях. Ответ может быть один. И дает его жизнь, творческая практика мировой ли­ тературы. Мы живем в такое время, когда подлинно глубокая мысль неиз­ бежно прогрессивна. Должно быть, так было всегда. Но сейчас, в эпоху вели­ ких побед единственно передовой фило­ софии марксизма-ленинизма, эта законо­ мерность вырисовывается наиболее яр­ ко. Мы знаем, что нет подлинно глубо­ кой мысли вне гражданственности, вне социальности, вне времени. Именно этим диктуется необходимость тесной связи художника с жизнью народа — именно народа, а не с «жизнью» вообще, как мы иногда оговариваемся. Самые мелкие, мещанские, животные страстишки тоже есть «жизнь» — говоря биологически. И знать об их существовании художник тоже должен. Но сейчас речь идет о том, на каких позициях стоять ему самому, чем жить, чем гореть! Только в тесной связи с жизнью народа могут родиться и обрести совершенную художественную форму по-настоящему глубокие и воз­ вышенные мысли... Не случайно на знамени нашей литера­ туры начертаны гордые принципы социа­ листического реализма. Не случайно в капиталистических Странах реалистиче­ ское искусство, стремящееся проникнуть в суть жизненных явлений, подвергается гонениям и преследованиям. Не случайно там проповедуется уход в сферу подсо­ знательного, иррационального, эротики, животных инстинктов. Не случайно, дол­ лары, нажитые в гонке вооружений, в ка­ кой-то своей части идут на поощрение и поддержку всяческих сюрреализмов, та- шизмов и прочей живописи ослиного хвоста. Не случаен культ мимолетного и преходящего, капризов слов и кра­ сок. Не случайно еще на заре нашего столетия декларировал русский симво­ лист Бальмонт: Я не знаю мудрости, годной д л я других. Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой, радужной игры... Не случайно наши идейные против­ ники, даже в лице наиболее одаренных художников, не могли противопоставить, нам почти ни одного произведения, про­ никнутого яркой и сильной мыслью! Киплинговское «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут, пока не предстанет небо с зем­ лей на страшный господень суд!» — это же только голая, пусть очень эф­ фектно выраженная, но все-таки голая, эмоция: более вера — или страстное желание верить — чем знание; жест­ кость, от которой, может быть, один только шаг до истерики. И звучат-то эти стихи, как заклинание! Современный соотечественник Киплинга — поэт-мо- дернист Томас Эллиот — певец смут­ ных, мимолетных, далеких от реально­ сти и (тоже не случайно!) всегда пессими­ стических переживаний. Изощренная проза Марселя Пруста и Джойса — мель­ чайший бисер психоанализа, смакование мельчайших, до пустячности, душевных движений — тоже далека от подлинной глубины мышления, от подлинного стре­ мления к познанию законов развития жизни... Жила когда-то русская поэтесса Ма­ рина Цветаева, человек большого при­ родного дарования, не понявшая и не принявшая нашей революции, нашей философии и оказавшаяся в эмигра­ ции. В своих стихах Цветаева стреми­ лась к мысли, острой и энергичной. Ес­ тественно, что в буржуазном мире на­ живы и духовного одиночества она чув­ ствовала себя чужой. Перечитывая сей­ час подборку ее стихов, опубликованную три с лишним года назад в сборнике «Литературная Москва», ощущаешь бе- зысходнейший трагизм судьбы честного, художника, оставшегося без путеводной звезды. Особенно это видно в цикле «Стол»: Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что шел Со мною по всем путям. Меня охранял — ка к шрам. Мой письменный вьючный мул! Спасибо, что ног не гнул Под ношей, поклажу грез — Спасибо — что нес и нес... Так будь же благословен — Лбом , локтем , узлом колен Испытанный — как пила — В грудь въевшийся — край стола! Целый цикл стихов о своем рабочем столе. Не только о столе, конечно. О труде писателя. О труде вообще. Но о труде —во имя чего? О труде ради тру­ да. Ради того, чтобы отгородиться от