Сибирские огни, 1960, № 7

комнату, пропитанную запахом клея, и, посадив его на низенький табу­ рет с мягким сидением, внушительно пропел: — Горькую судьбу тебе вручили на этом свете, сын мой. Нельзя существовать вечно слепым. Тебе надо прозреть. Но здесь, на земле, не взойдет для тебя солнце. Там, на небе, душе твоей покажется свет, если она будет ни в чем непогрешима. Его речь поразила Кащея... Он сидел, не шелохнувшись, а дядя Бо ­ ря продолжал: — Ты, сын мой, не только сам обретешь блаженное царство божие, но и многим другим поможешь спастись от ада. Своим видом ты должен вызывать в людях жалость, чтобы души их не черствели, чтобы человек не забывал своего создателя. Это великая служба всевышнему, и за- нее тебя вознаградят на небе светом. Ты умеешь играть на гитаре, возьми ее и ступай к людям. Пусть содрогнутся их сердца. Подадут деньги — зн а ­ чит, они верят еще богу. Деньги бери, но не как подачку, а как добро людей. В тот же день головная боль приковала паренька к постели. Пробо­ лел он долго. Таня любовно ухаживала за ним, читала ему какие-то бо­ жественные книги, убеждала ни в чем не перечить дяде Боре, слушаться его: «Так угодно богу». Кащей пробовал уговорить ее бросить этот чудной и нехороший дом, уйти, скрыться от диких поучений. Но Таня закрывала уши, повто­ ряла: «Нет... нет... нет! Слушай дядю Борю». И, выздоровев, Кащей, махнув на все рукой, послушался. Пошел по вагонам, по базарам. В девятнадцать лет Бессмертный испытал страшное горе. Таня была для него самым дорогим человеком во всем мире. Звук ее голоса, такой родной, как-то особенно волновал его. Прикосновение ее нежной руки казалось ему счастьем. Он привык смутно сознавать, что когда-то они вдвоем уйдут из этого дома и вместе проведут всю жизнь. Он не знает, что такое свет, он не понимает, что означают слова «голубые глаза», но все равно эти ее глаза — самые лучшие, самые доб­ рые, — наверно, глаза могут быть добрыми. И вдруг Таня согласилась стать женой дяди Бори... Кащей хотел з а ­ душить старика. Он уже касался пальцами его горла... но опять Таня... Она спасла Бориса Борисовича. Выпросила у него прощения за Кащея, и, хотя дядя Боря простил Бессмертному, Кащей покинул дом, нашел мастерскую слепых, стал рабочим. Помятый, измученный переживаниями, он стал заливать горе вод­ кой. Часто он посещал привокзальный буфет, где после замужества р а ­ ботала Танюша. И, пожалуй, здесь он находил самое отрадное утешение, когда слух наслаждался знакомым голосом Тани, а мозг тупел от спирт­ ного. — Угощайся, Костенька! Вот биточки, — предлагала официантка. Кащей опорожнил стакан. Крякнул. Закусил пластиком огурца. — Будто Иисус по глотке прокатился! — Костя!.. — взмолилась Таня. — Д а , да... Иисус! И к черту боженят! Принеси еще стаканчик. Выпью за тебя. Работу скоро кончишь? — Через час. — Твоя нечистая сила где? — В мастерской, — чуть слышно прошептала Таня. — Тем лучше, у меня разговор есть к тебе. К дьяволу небо, эту без­ донную дыру!.. К черту всех и все. Д а здравствуешь ты! Только ты, Т а ­ ня... моя Таня!.. — Тише!.. К нам прислушиваются...