Сибирские огни, 1960, № 7

— Но чем? Как? — Дай слово, что уедешь отсюда. — Совсем? -— Совсем! Навсегда! Тогда я поверю. — Я готов доказать это чем угодно! Хочешь, руку отрублю? Хочешь? — за­ говорил он сквозь зубы; глаза его за­ жглись. — Но уехать отсюда я не могу. И ты этого не требуй. Не надо. Как я могу уехать с земли, политой нашей кровью? Кровь Зарницына — наша. Да мне легче удавиться, чем уехать отсюда! Ты слышишь?» И этот разговор полон мелодрамати­ ческих эффектов — тут и горящие гла­ за, и соответствующий лексикон. Но ведь все это разрушает образы Светла­ ны и Багрянова, как они задуманы пи­ сателем! Писатель как бы отворачивается от тех событий, которые он видит в жизни, отказывается от красок, которыми бле­ щет действительность, во имя украша­ тельства — словно оно кажется ему привлекательнее. Потому-то, думается, его герои действуют не соответственно своим характерам и обстановке, а так, чтобы «удивить» читателя, поразить его. И порой начинает казаться, что роман посвящен не покорителям цели­ ны, хотя они и являются главными дей­ ствующими лицами, а описаниям чувств влюбленных. Целина — только фон, на котором развертывается действие. Нельзя, невозможно и нелепо доказы­ вать, что на целине люди не влюбляют­ ся, не страдают и не радуются. Я не призываю возвратиться к пресловутым «производственным» или «колхозным» романам, где станки или тракторы зас­ лоняют живых людей. Но в романе о людях, преображающих сибирские сте­ пи, хочется увидеть их души, их харак­ теры, их чувства, изображенные прав­ диво. Это тем более досадно, что писа­ тель знает действительность. Ведь су­ мел он, не прибегая к неоправдываемым эффектам , наметить интересный образ влюбленного в землю Куприяна Заха­ ровича Северьянова, председателя кол­ хоза, хотя посвятил ему очень немного страниц. Живые, достоверные черты видишь и в трактористе Ваньке Соболе —одном из тех, кто покинул деревню в трудные годы и возвратился в родные места после известных решений партии о сельском хозяйстве. Кста­ ти, и в этом образе далеко не самая яркая черта — его ревность к Тоне Родичевой, хотя писатель стара­ тельно подчеркивает именно эту сторо­ ну характера Соболя, как бы не веря, что жизнь героя без «сильных стра­ стей» способна удержать внимание чи­ тателя . Было бы ложью утверждать, что в ро­ мане не показан труд. Но в то же время, читая и перечитывая эти немно­ гие страницы, ощущаешь неудовлетво­ ренность, в истоках которой разбираешь­ ся не сразу. Общеизвестно, что каждую тему — и тему труда в том числе — в произве­ дении можно решить только через обра­ зы персонажей. Никакая декларация, никакие пышные слова и выспренные фразы не помогут, если писатель огра­ ничится только внешним описанием процессов труда, не раскрыв душу тру­ дящегося человека. Именно в забвении этой истины при­ чина неудачи М. Бубеннова: она предо­ пределена неглубоким проникновени­ ем в мысли и чувства его героев. Ведь не случайно, что в уже упоми­ навшейся рецензии О. Войтинской, в целом положительно оценившей роман, говорится, что в обрисовке Багрянова писатель прибегает «к помощи ритори­ ческой дидактики». Неубедительность такого приема в изображении главного положительного героя влечет за собой и неубедительность решения темы тру­ да. И здесь не поможет ни описание то­ го, как Багрянов ныряет в ледяную во­ ду, чтобы прикрепить трос к утонувше­ му трактору, ни авторская декларация о том, что в душе Багрянова «возникло и заструилось вешним ручейком, посте­ пенно разливаясь, то необычайное вдох­ новение, какое он испытал сегодня ут­ ром, когда увидел пробуждающуюся степь». Да, Леонид Багрянов неоднократно декларирует свою любовь к труду. «— Шуму будет много! На всю степь! — оживленно заговорил Леонид. — Нет, не прогадали мы, что поехали сюда! Тысячу раз правда, что счастье — толь­ ко в трудной, боевой жизни». Но для того, чтобы подкрепить декла­ рацию своего героя, автор должен был показать то, что происходит в душе Багрянова, «изнутри», а не ограничи­ ваться описанием того, что он говорит. Можно по-разному относиться к та­ ким произведениям, как «Повесть о директоре МТС и главном агрономе» Г. Николаевой или роману Д. Гранина «После свадьбы». Одно неоспоримо; при всех недостатках, свойственных этим книгам, в них люди раскрываются в труде; именно через труд мы наиболее полно познаем характеры их героев, хо­ тя ни автор, ни сами персонажи не прибегают к громким декларациям. И такое решение по-настоящему убеди­ тельно; читатель видит изображенное автором и сам делает соответствующие выводы. Роман «Орлиная степь» начинается с пейзажа. Эти живописные строки на­ поминают о ярких страницах «Белой березы», на которых писатель запечат­ лел совсем другие, но тоже «нашин­ ские» места. Читая «Орлиную степь» с ее многочисленными пейзажными зари ­ совками, проводишь невольную парал­ лель с «Белой березой». И это сравне­