Сибирские огни, 1960, № 7
Буду отстаиваться в проливе. Если ветер ночью стихнет, немедленно пойду к вам. Разложите на видном месте большой костер. Мы сейчас же начали подносить на высокий мысок неподалеку от бухты су хой плавник. И как ни трудно было подниматься по крутому и скользкому склону, справились со своей задачей очень быстро, причем больше всех ста рался Иван-царевич. Лес для костра укладывал Ергилей. Наконец, Некшин принес ведро керосина. Теперь как будто все готово! Спать в эту ночь, понятно, никто не ложился. Мы с Федорычем дежурили в рубке, остальные ждали сигнала, чтобы разжечь костер. Однако сигнала не последовало. Ветер немного стих лишь под утро. Но взбудораженные волны все еще не могли успокоиться и с ревом накатывались на берег. С рассветом мы поднялись на мысок. Но как ни всматривались в сторону мыса Шалаурова — бота не видели. Впоследствии оказалось, что он, спасаясь от ветра, отступил в самый конец пролива!. Федорыч снова засел в радиорубке. Я почти не отходил от него, остальные, не находя себе места, метались между избушкой и мысом. Но вот на горизонте показались мачты, а затем мы увидели и весь бот, ко торый, тяжело переваливаясь, медленно подвигался к нашему мысу. Обогнув его, «Прончищев» остановился против бухты, то взлетая на гребень волны, го низвергаясь в ревущую пучину. И снова потянулись тревожные минуты. Неужели все-таки уйдет? Очевидно, нервничала и команда бота. После двух-трех часов бесплодного покачивания на волнах капитан вызвал меня к аппарату. — Выжидать больше не могу. Команда выбивается из сил. Сейчас сделаем попытку высадить на берег вашу смену и забрать вас. Выходите все с вещами в бухту. Шлюпку, когда она подойдет, подхватите на руки, чтобы ее не выбросило на берег и не поставило поперек волны. Перехожу на прием. Вы меня поняли? — Вполне. Добро! Идем встречать шлюпку. Волна есть, но справимся. Идем! Выключаем аппарат. Еще раз осматриваем, — теперь уж, кажется, действи тельно в последний раз, — свою кают-компанию. Затем плотно закрываем дверь и со всем нашим немудрым скарбом направляемся к бухте. Дорогой, глядя на товарищей, я с улыбкой вспоминаю давным-давно про читанные стихи: Ни серебра, ни дорогих алмазов, Ни слитков золота с собой мы не везем... Зато везем самое дорогое для советского человека — сознание честно вы полненного долга. Рядом со мной привычно-ровным охотничьим шагом выступает Ергилей. Мы так привыкли друг к другу, что нам обоим немного грустно. На берегу я выры ваю из блокнота листок и набрасываю на нем свой адрес. — Друг, зимой ли, весной ли напиши мне письмо, как живешь, что делаешь. Забегая вперед, скажу, что примерно через год старик выполнил мою прось бу. Уж не знаю, кто писал под его диктовку по-русски, но письмо оказалось до вольно подробным. «В этом году, — сообщал Ергилей, — здесь было так много песцов, что даже и удивительно. Я сдал шкурок больше, чем на сорок тысяч руб лей» . Дальше шли семейные новости: старший сын Иван поехал в Якутск учить ся , а Мария вышла замуж. Женился на ней тот самый молодой жизнерадостный якут Лебедев, который так весело подбодрял меня непонятными ему словами. Прочитав эти строки, я невольно пошутил: ну, теперь парень «категорически» во шел в семью Ергилея и «конкретно» промышляет вместе с молодой женой и тестем. Не менее подробно и я ответил старику. Но все это было позже. А сейчас мы стояли на берегу бухты и с волнением
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2