Сибирские огни, 1960, № 6

Стихотворение «Тум ан» , из которого приведены эти строки, одно из самых лучших, самых задушевных стихотворе­ ний И. Авраменко. Перелистывая старые книжки журналов, я наткнулся на рецен­ зию, автор которой упрекал И. Аврамен­ ко в «областничестве». Чтобы выдвинуть подобное обвинение, нужно полное отсут­ ствие поэтического слуха. Сибирь для А в ­ раменко не только пейзаж детства, искон­ ные, облюбованные места, впечатления, зароненные в душу с ранних лет. Это — поэтический образ Родины. Кажется, Овсяннико-Куликовский ввел в обиход понятие «лиризм воспомина­ ний». Под этим словом кроется бесконеч­ но сложное и всегда очень индивидуаль­ ное сплетение и наслоение переживаний и чувств. Оно вовсе не равно простому обращению к прошлому. Это воспомина­ ния, прошедшие сквозь призму сегодняш­ ней минуты, и подчас неразрывно связан­ ные с насущными запросами дня. «Ли­ ризм воспоминаний» может обернуться разными гранями. Он может быть напол­ нен самым различным содержанием. Вот стихотворение И. Авраменко воен­ ных лет, помеченное 1944 годом. Приве­ ду его целиком: оно заслуживает этого. Порою грусть неодолима,— все вижу милые края: журчит вечернего Чулыма похолодавшая струя, горит-горит костер заката и кроет бронзой склоны гор, и — словно терем — весь зубчатый, сквозит и вдаль уходит бор, и млеет воздух медоносный, и сладок сумрачный покой. Войти б туда, травинки росной коснуться б жаркою щекой. Но, чуть задев плечом соседа, я просыпаюсь на ходу, опять метет за нами следом, летит метель, дудит в дуду. И сон мой рушится, отходит, уносит вешнюю красу. Скрипят снега. Мы — на походе. Ночь обступает нас в лесу. Казалось бы, эти строфы можно понять так: щемящие воспоминания о покинутых родных местах властно отодвинуты бое­ вой страдой. Но это неверно. Наоборот! Сладостная горечь воспоминаний звучит в унисон с суровым шагом похода. Имен­ но в их слиянии прелесть этого прочув­ ственного стихотворения, исполненного тонкого лиризма. «Лиризм воспомина­ ний» не заслонил боевую обстановку. Он превратился в боевое оружие, встал на вооружение. З а похолодавшей струей Чулыма вставал образ Отчизны, кровно­ близкий, прикипевший к сердцу, властно зовущий к отдаче всех сил. Это стихотворение стоит несколько особняком в ряду других стихов И. А вра ­ менко военных лет. То были стихи «пря ­ мой наводки», и они были тогда нужней всего. Но и в «чистой», как будто бы, лирике был скрыт сильный боевой запал . Поэтическое раскрытие порывов сердца, душевных ценностей советского челове­ ка помогало осознанию богатства нашего общества, нашего духовного строя, и этим крепило патриотический дух советских людей. В заключительных лаконичных строчках ■— острое ощущение боевого братства. Лиризм обогатил стихотворение полнотой душевного излияния. В нем сильно ощутима личность «лирического героя» — бойца. Патетической речью этого лирического героя заканчиваются и строфы поэмы «Ночь накануне бессмертия». Поэт жаж­ дет найти такие «золотые слова», чтобы о погибших героях «не смолкала молва». В поэме описан подвиг горстки совет­ ских бойцов, которая приняла неравный бой с 150 финскими шюцкоровцами. Все до одного сложили головы, но не отсту­ пили. И. Авраменко лично знал погибших. Он был у них в боевом охранении нака­ нуне трагического дня. Гибель товари­ щей острой болью отозвалась в душе по­ эта. Поэма была написана — можно ска­ зать , кровью сердца — в течение не­ скольких дней. В первые же часы про­ рыва блокады она была прочтена во всех подразделениях дивизии, в которой слу­ жили погибшие. Дивизии было приказа­ но идти на штурм мощных немецких ук­ реплений в районе рощи «Ландыш». Штурм был грозным и победным. В яро­ стном гуле атаки слышалось и слово по­ эта. Илья Авраменко может этим гор­ диться. Герои поэмы, как я уже говорил, жи­ вые люди. Кто же на первом плане? Си­ биряк Тимофей Худяков. И в ночь перед, гибелью он вспоминает о Сибири. Далеко до Алтая, до Катунских белков...— начинает беседу Тимофей Худяков.— В эту пору изюбри там трубят и ревут, в кипень горные реки камень точат и рвут. А в распадках туманы разъедают снега... Ну, а выше, где тучи,— в шумах тонет тайга. Кедрачи и топшуристы, пенные реки и горный ветер перемежаются в воспоми­ наниях Тимофея Худякова, и мы убеж­ даемся, что Худяков — родной брат «ли­ рического героя», проходящего по стра­ ницам сборника, и по существу сливается с ним. О Сибири он говорит теми же взволнованными и живописными слова­ ми. То, что всплыло в памяти Тимофея Худякова, стоит в одном ряду с лириче­ скими пейзажами Сибири, рассыпанными во многих стихах сборника. Поэтическое видение, как видим, имеег