Сибирские огни, 1960, № 6
рисковал заблудиться, встретиться с медведем, провалиться в трещину, которые в Заполярье попадаются то и дело... Но ведь он прошел только двадцать километ ров, а я сделал уже двести, не считая тех, которые мне еще предстояло сделать! И рисковал я больше: нельзя ставить рядом сравнительно обжитый Шпицберген с нашим островом. Занятый своими мыслями, я почти не замечал дороги. Вот уж позади и гора Санникова, позади и устье реки, носящей его имя. Передохнуть я остановился лишь около бочек с бензином,— можно сказать, дома. И было совсем не страшно, что ущербная луна не показывалась над гори зонтом, что все заметнее сгущалась ночная темень. Отдохнув, я все так же неторопливо обогнул Столовую гору, и передо мной открылась знакомая бухта, которую мы назвали Партизанской. А над ней на вы соком холме темнели очертания нашей избушки. Не успел я сделать несколько шагов, как послышался громкий лай и на меня вихрем налетел наш Таймыр. Обрадованный пес то бросался мне на грудь, то с тихим повизгиванием вертелся около ног. Как же не отдать ему оставшийся кусок вкусного шалауровского хлеба! На лай Таймыра из домика кто-то вышел. Постоял, посмотрел, и снова исчез. Затем вышло уже несколько человек. Я насчитал пятерых. Что-то много! Кто бы это мог быть? Один — скорее всего Ергилей. А пятый? Подойдя поближе, я увидел, кроме своих, действительно Ергилея Бочкарева и какого-то незнакомого старика. Невзирая на мороз, все пятеро стояли без шапок и в одних рубахах. После долгих переходов мне показалось в избушке не только тепло, но и уютно. Не портила впечатления даже отчаянно чадившая коптилка. Федорыч первым делом вытащил из мешка магнето и начал крутить валик. — Почему оно не искрит? Может, тебе старье подсунули? — Нет, друже. Сам проверял. Все было как следует. Это я, наверное, в до роге все искры растерял. Поищи хорошенько! На помощь Федорычу поспешил Николай, и они взялись за магнето вдвоем. Тем временем Иван-царевич поставил на стол давно поджидавший меня обед. — Мы вас еще вчера ждали,— сообщил он.— Если б вы и сегодня не подо шли, завтра бы всей компанией отправились на розыски. За обедом я рассказал товарищам обо всем, что видел и слышал на мысе Шалаурова. Потом заговорил с Ергилеем: меня заинтересовал его спутник, скром ный старик, плохо понимавший по-русски. З а него на мои вопросы отвечал Боч карев. И вот что я узнал. Фамилия старика — Кандинский. Он — якут, бывалый охотник. Может быть, именно поэтому его в этом, неурожайном на зверя, году забросили на самый дальний остров Новосибирского архипелага — Фаддеевский. Старик отремонтиро вал пасти, насторожил их и начал промышлять. Год и на дальних островах оказал ся неурожайный, однако несколько песцов Кандинский все же добыл. Добыл бы и больше, да подошли к концу продукты,— промысловая станция, обещавшая завезти на Фаддеевский остров продовольствие, своего слова почему-то не сдержа ла. И вот старик сложил на нарту добытую пушнину, прикрыл ее сверху своей кухлянкой, надел на плечо лямку нарты и отправился в далекий путь — через землю Бунге, остров Котельный и Малый Ляховский,— на промысловую станцию. По дороге у Кандинского продукты, а главное — табак, кончились совсем, и он завернул к старому другу — Ергилею Бочкареву. Два дня погостил у него, а затем оба решили навестить и нас. Отсюда Кандинскому предстояло пройти по тому же самому маршруту, который только что проделал я. — Где же он в дороге ночевал? — спросил я Ергилея. — В урасе. Где урасы нет, делал из кухлянки спальный мешок. Спал на снегу, а от ветра прятался за нартой. Я с удивлением взглянул на Кандинского, спокойно курившего свою трубку. И мне, откровенно говоря, стало неловко за недавние рассуждения о героизме. Крепкому, здоровому человеку, которому едва перевалило за тридцать, показа
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2