Сибирские огни, 1960, № 6

держивал тяжесть человека, и лыжи разъезжались в стороны. Особенно трудно было подниматься в гору. Нет-нет да и возьмешь лыжи в руки. Я шел уже пять часов. Где же ураса? Неверный свет луны причудливо искажал очертания предметов, и я принимал за урасу то ропак, то выступивший из-под снега камень. Пошел вдоль берега, но и это не помогло. Окончательно выбившись из сил, я уже подумывал — не заночевать ли здесь, на берегу, разведя костер из плавни­ ка? Но разжечь плавник зимой не так-то просто, да и спать в снегу при морозе свыше сорока градусов — удовольствие сомнительное. К счастью, скоро меня учуяли собаки Ергилея и подняли отчаянный лай. А через несколько минут я заметил и вылетавшие из трубы искры. Ергилей нисколько не удивился, увидев меня,'— для промышленников такие визиты — дело самое обычное. Он снял с меня отяжелевший овчинный полушу­ бок, пимы, шапку, рукавицы и все это развесил на веревках для просушки. Тем временем его жена приготовила ужин, а детишки, забившись в уголок, с интере­ сом рассматривали гостя. Первый переход меня многому научил. Я сделал у Ергилея дневку, и мы с ним прежде всего уточнили на карте расположение каждой урасы, лежавшей на моем пути. В следующий переход я вышел уже не днем, а глубокой ночью, тща­ тельно укутав шарфом лицо. Для того, чтобы отыскивать дорогу, обманчивого света луны было вполне достаточно, а вот для того, чтобы обнаружить в устье малозаметной речушки необитаемую урасу, надо подойти к ней в самое светлое время. Теперь я шел морем, вдоль береговой черты. Но и этот путь оказался ничуть не легче — лыжи по-прежнему скользили и разъезжались. В конце концов я окон­ чательно убедился, что мои надежды на лыжи не оправдались, и тогда, без всякого сожаления привязав их вместе с палками к высокому ропаку, спокойно пошел дальше пешком. • В этот вечер, как и в праздничные дни, в тундре стояла какая-то особенная, изумительная тишина. А луна так уверенно катилась по небу, что можно было подумать, будто солнце погасло навсегда, и она теперь многие миллионы лет бу­ дет заменять его и ночью, и днем. Все вокруг, казалось, оледенело, умерло. И только я один все еще шагал по застывшей планете. Но к полудню на горизонте робко затеплилась полоска недолгой зари, и луна поблекла. Я отошел подальше от берега, разложил на снегу карту и стал сверять ее с очертаниями берега. Пометки наблюдательного Ергилея оказались весьма кстати — я без труда разыскал устье небольшой речушки Ипсы, а затем и ста­ ренькую урасу. В тесной охотничьей избушке все было так, как рассказывал мне Бочкарев,— изрядно прогоревшая железная печурка, поленница дров в углу, у трубы мелко наструганная щепа для растопки, на. топчане несколько оленьих шкур... И хотя я ждал этого, меня, измученного долгой дорогой, глубоко тронула заботливая предусмотрительность якутов-промышленников. Уходя из урасы, они приготовили все для того, чтобы уставший путник мог немедленно развести огонь, обогреться, вскипятить чайник. Если бы даже началась пурга, здесь, в тепле, можно было бы спокойно переждать ее. Поев горячих пельменей, я подложил в печурку дров и с удовольствием рас­ тянулся на оленьих шкурах. Спал крепко, только часто приходилось подниматься, чтобы поддержать огонь. Встал я около полуночи. Позавтракал и, по примеру якутов, собрал на бере­ гу плавник, чтобы пополнить запас дров в урасе, настругал щепы, оставил коро­ бок спичек и банку сгущенного молока. В эту ночь мне предстояло дойти до реки Бычыгый. По карте до нее значи­ лось километров двадцать, но Ергилей этому не поверил: — Онако не двадцать, а тридцать будет. Правда, по дороге к Бычыгыю была помечена еще ураса Ванькин стан, но Бочкарев предупредил, что она — «куцаган» (плохая).