Сибирские огни, 1960, № 6

ны, — видя немой вопрос в моих глазах, торжественно говорит подруга. — Ну, а Сулим, кто же этот Сулим?*— поспешно спрашиваю я. — Сулим? Он — бывший царский офицер. А был революционером... Знаешь, в восемнадцатом году он был в отряде Сухова... Все они погиб­ ли. Почти все... Так вот кто Сулим! Вот к кому рвалось девичье сердце моей сестры! — Что так заинтересовал тебя товарищ Сулим? Разве ты его знаешь? Сестра моя уже была замужем. Разве я могла кому-нибудь выдать ее девичью тайну, рассказать о ее тоскливых глазах, тревожно следивших в тот вечер за высоким, плечистым, черноволосым офицером, который тан­ цевал с другой девушкой. На вопрос подружки я отрицательно качаю головой. — Нет, я не знаю его, Юля. ... — Ах, не они ли погибли здесь! — громко говорю я и вижу, как Устя сыплет мне на колени клубнику, а ее губы, в ягодном соку, раскры­ ты от удивления. — С кем ты эк бормочешь, Марея Максимовна? — спрашивает она тревожно. Я встаю, клубника кровяными брызгами сыплется к моим ногам и влажно сверкает на солнце. Я вбираю в легкие воздух и горестно кричу: — Су-у-ули-и-и-и-им! И за Катунью мощно аукается: «Су-у-у-ли-и-и-и-им! И-и-и-и-и-им!>> Наши кони перестают жевать, фыркают, настораживают уши. Устинья расширяет глаза: — Вот кого ты любишь, Марея Максимовна! А я, почти уверенная в справедливости своей догадки, говорю: — Люби и ты его, Устя. Он отдал свою жизнь за нас, за весь народ. Вечная память этому человеку, Устя! Об этих людях надо песни слагать... И совсем не такие, какие ты пела. Устя молча кивает головой. — А может, он спасся, Сулим-то этот? — задумчиво говорит она. Й слеза скатывается на ее гладкую, румяную щеку. Он нагретых-солнцем камней по-прежнему пахнет вереском, над ро­ зовыми цветами кипрея жужжат пчелы, а внизу, в шиверах, бьется и шу­ мит Катунь. Устинья взнуздывает своего Соловка, я с усилием разнимаю стис­ нутые зубы своей кобылки, вкладываю удила, и мы молча едем дальше берегом 'Катуни. Новосибирск. Май—сентябрь 1959 г. ■