Сибирские огни, 1960, № 5

Она погладила блестящий, шелковистый ворс. До чего же красивое! На­ верное, ни у кого в деревне нет такого. Рядом с ним повесила пуховое атласное. На другой веревке поместились пальто: синее из тон­ кого сукна с лисьим воротником, черное мятого плюша на легком ватине и новая кротовая полудошка. Потом пошли платки: белый пуховый, се­ рый шерстяной и клетчатый плед. Отрезы материалов: синего бобрика, серого трико и зеленого сукна — развесила у стены стайки, в тени, чтобы не выгорели. Все это Клавдия проделывала не спеша, расправляя складочки, тща­ тельно разглядывая — не побила ли, не дай бог, моль. У каждой вещи своя история. Плюшевое одеяло, например, приобре­ тено вскоре после войны. Муж потребовал, чтобы она продала на рынке сорок кусков мыла. «Продашь — тогда одеяло твое»,— заявил Геннадий. Сколько она тогда страху натерпелась, торгуя мылом на рынке из-под полы. Милиционеры в тот день зорко вылавливали спекулянтов. Но об этом сейчас вспоминать не хотелось. «Что было, то прошло, зато есть у меня все одеть и обуть, есть чем и хату убрать». Когда вынимала со дна сундука последние вещи, выпал сверток, перевязанный узенькой ленточкой. Подняла его и, по внезапно охватив­ шему волнению, угадала, что в нем хранится. Да, конечно, вот она -— бледно-голубая, выцветшая косынка. Прижав косынку к лицу, опустилась на завалинку. И тотчас же нахлынули воспоминания, и забыла она о шалях, отре­ зах, об огороде, обо всем, что теперь ее окружало, чем жила. Сколько ей было тогда лет? Пожалуй, пятнадцать. Подумать только: четверть века назад! Да... а помнит она все так отчетливо, будто позав­ чера оно случилось. И этот ясный, погожий денек помнит и ощущает запах земляники и чебреца. ...С девчатами отправилась Клавдия за ягодами. Еще на опушке за­ метила Матвея. Когда зашли в лес, она, словно ненароком, отстала от подруг. Он долго не решался подойти к ней. Все кружил около. Наконец, осмелев, тихонько окликнул. Они стояли рядом, совсем близко, не зная, что сказать друг другу. Солнце просвечивало через резной зеленый шатер, и веселые жаркие блики перебегали по лужайке, поросшей сочной травой, по пестрому ситцу Клавдиного платья и смотрели на нее из глубины блестящих зрачков Матвея. Ее, совсем еще девчонку, трогало, забавляло и тревожило смущение взрослого парня. Он, от застенчивости, что ли, строгал ножом палку, а сам не сводил глаз со смеющегося лица Клавдии. Наверное, это ее вина, что как-то невзначай он порезал палец. Рана была глубокой ■— кровь брызну­ ла обильно. Клавдия вытащила из корзины бутылку с водой, промыла порез. Сорвала подорожник и приложила к ране. Потом, не задумывая'",, сняла с головы батистовую косынку и, разорвав ее, стала перевязывать- ему палец. Матвей не удержался, нагнулся и поцеловал ее затылок. И Клавдии показалось, что солнце ударило огнем в голову. Они так и не успели ничего сказать друг другу — ее позвали девчата. Убегая, она оглянулась. Рослый, широкоплечий, с крупной головой, он стоял на поляне, как кряжистый молодой дубок. Серые глаза под темны­ ми, сросшимися у переносицы, бровями смотрели пристально и нежно. От матери Клавдии попало. Батистовая косынка была чуть ли не единственной дорогой вещью у них в доме. Подарила ее учительница, у которой мать стирала. А через неделю Матвей подкараулил Клавдию у колодца. Он сунул ей ярко-голубую косынку и так поспешно ушел, что она даже не успела спасибо сказать.