Сибирские огни, 1960, № 5

ваться жизни; искусство увлекаться лю­ бым, даже самым нехитрым трудом. «Знаете,— признается Виктор,— я иной раз дрова колю с таким чувством, словно картину пишу. Пригляжусь к по­ лену — как половчей ударить! — и, что­ бы с одного раза. Получается!» Талантом жить заражает тайга, с ее людьми, влюбленными в дело, которое они сами превращают в искусство. Дед Андриан показывает Виктору, как делают охотничьи лыжи: « — Лыжу, парень, надоть любовно делать — все одно, что девку охажи­ вать!.. Лыжу тебе машина не выполнит, лыжа с мастером разговаривать должна. Она, милый, как гармонь поет, только услыхать надоть»,— молчаливый, небой­ кий старик в этот момент был по-особен- ному оживленным, «словно светился из­ нутри невидимым глазу огнем»... Этот невидимый глазу огонь пронизы­ вает рассказы, он заражает читателя лю­ бовью к родному краю, к жизни, к твор­ ческому .труду. В какой-то момент у героя повести, художника Виктора Ходакова, возникает сомнение, которое, видимо, посещало иногда и самого автора книги; «Боюсь, что я вроде пустоцвета,— признается он.— Не столько художник, сколько охот­ ник...» Эта мысль, возникавшая иногда при чтении стихов А. Клещенко, может появиться и при чтении повести, в кото­ рой мир охотничьих интересов героя пока­ зан поэтически реальнее, живее, зарази­ тельнее, чем описание всех других его чувствований. Характер героя повести рисуется пря­ молинейно, его мысли названы, не раск­ рыты. «Только горькие и печальные мыс­ ли соперничали одна с другой, приходи­ ли в голову ...»,— пишет автор, заставляя читателя верить на слово в то, что мыс­ ли были именно таковы. Не только сам Виктор, но и его друзья из клубного драмкружка, и добрый завхоз Баранов, и заботливый доктор Корнев.— все они показаны внешне, со стороны, схематич­ но и неглубоко, позволяя усомниться, художник ли автор или просто охотник, влюбленный в тайгу? Эти сомнения исчезают, когда на стра­ ницах повести возникает дед Андриан. Его появление — «на грани сверхъесте­ ственного», как замечает герой повести; на грани искусства — сказали бы мы: «Виктор склонился над красным оси­ новым листом, умиравшим на мокрой земле, а когда поднял голову — по тро­ пинке между зародами к избушке ковы­ лял маленький седобородый старик, по­ хожий на лешего... — Здорово! — тонким по-бабьему го­ лосом сказал леший и приостановился, словно робел подойти ближе. Выл он кривоног и поэтому казался длинноруким. В пожелтевшей от времени и махорочно­ го дыма бороде заблудилась добродуш­ ная улыбка»... Похожий на лешего дед Андриан удив­ ленно и по-человечески реален, весь слов­ но просвечивает насквозь! Он говорит своими, нигде не подслу­ шанными, ни с какого словаря не спи­ санными словами — иногда буднично' робкими (если перед ним громоподобная, рослая, но тоже вполне живая и реальная- жена Федосья), или напротив — поэтиче- ски-влюбленными (когда говорит о люби­ мом деле)... Словно проник луч света в неведомую жизнь таежного пасечника и осветил его- душу живую. Это совсем не «простой» и не «маленький» человек, он — большой, сложный, душевно красивый. Дед Андриан в книге не одинок. Поч­ ти все рассказы, вошедшие в сборник, а. особенно «Лыжелом», «Теплый угол» и «Сторож Маланиной заимки»,— рисуют таких самобытных и- убедительно реаль­ ных героев. Трудно сказать, почему у писателя не нашлось достаточно ярких красок, чтобьг расцветить, сделать индивидуально-непо­ вторимым характер художника Виктора Ходакова; почему робкой тенью мелькну­ ли в повести его друзья, и на один толь­ ко миг светлым пятнышком возникла похожая на мальчишку девушка Варя, заглянувшая в избушку под лиственни­ цами в компании проезжих геологов? Зато сколько поэзии и подлинной че­ ловечности в короткой истории, кото­ рую как-то странно называть любов­ ной, — в отношения^ большой и нелов­ кой, неудачливой бабы Ефросиньи, ску­ поватой хозяйки заезжего дома, и ее случайного постояльца Иннокентия Пя­ тых, бездомного рабочего человека, охотника, которого она выходила от тя­ желой болезни, к которому привязалась, всей своею начавшей сохнуть душой, пробудив в нем ответное чувство при­ знательности, желание заиметь, наконец, свой теплый угол, где бы помнили о нем, где бы его ждали. Их чувства вовсе не примитивны — они естественны. Сложность простой и обыденной жиз­ ни — не копание в мелочах. Иннокен­ тий — в большом, как и в малом, чест­ ный, добропорядочный человек, умею­ щий не щадить себя ради дела. В рас­ сказе «Лыжелом» его спокойной, уме­ лой честности противостоят пустая са­ модовольная болтовня завхоза Снегирь- кова, запоздавшего вывезти по санному пути ценное оборудование, и высоко­ парное нравоучительство бухгалтера- Александра Семеновича. В трудную ми­ нуту они забывают свою красноречивую- мораль, помня лишь о себе. Иннокен­ тий, уволенный Снегирьковым за «без ­ ответственность», один остается спасать, гибнущую аппаратуру. Болтливые и самоуверенные людишки беспомощны в тайге, Иннокентий на них даже не в обиде, он здесь хозяин — он может, умеет отвечать за свои дела — не из бо­ язни ответственности, но по совести. Грозные поучения Снегирькова и мно-