Сибирские огни, 1960, № 5
стить на земле и в твоем сердце мой сын. Но если убьют меня, его не будет. Пуля, убивающая нас сегодня, уходит в глубину веков и поколений, убивая и там еще не возникшую жизнь. Нас миллионы сыновей у нашей Ро дины, готовых отдать за нее жизнь. Смерть одного из нас в бою — не смер тельная для нее потеря. Но у тебя нас только двое. И все же я не хочу себе судьбы, отдельной от них. Мы столько раз вместе сжимались под обстрелом, вместе сидели у костров, и хлеб, и вода в котелке, и огонь были общими. А когда не было всего этого, мы ложи лись тесно и в мороз согревали друг друга теплом своих тел. Я до сих пор несу в себе тепло тех, кого уже нет в живых, я часто думаю их мыслями, в душе моей часть их души. Я знаю, ты поймешь это». Герой Г. Бакланова чувствует себя частицей поколения, принявшего вместе со всем народом главный удар войны. Это чувство связи стало глубоко орга ничным. Оно вошло не только в созна ние, но и в эмоциональный настрой ду ши. И когда герой повести Г. Бакланова говорит о своем родном городе, довоен ном зеленом Воронеже, о знакомых улицах, школе, деревьях, он говорит и за себя и за свое поколение. «Их нет теперь этих улиц. После войны отстроят новый город, родятся в нем люди и вот таким будут знать и любить его с детства. Но тот город, в котором родились мы, бегали в школу, влюблялись впервые, — того города уже нет. Он погиб под бомбами, взорван немцами при отступлении и живет только в нашей памяти. Не будет нас, не станет и его, даже если сохранятся фотографии. С холодной точностью вос производя вид зданий, они не передадут того, что знали о нем и любили мы. Очевидно, с каждым поколением навсег да уходит неповторимая жизнь. И с каждым новым поколением рождается новая». Как капля росы, освещенная солнеч ным лучом, отражает огромный мир, так судьба человека преломляет в себе судьбу целого поколения. Для каждого поколения приходит срок, когда оно вступает в жизнь и сталкивается с не обходимостью не просто существовать, а творить историю. Этот срок насту пает и для отдельного человека. Герой повести Г. Бакланова вспоминает свою первую ночь на фронте. Она часто снится ему. Снится, наверное, потому, что навсегда врезались в память под робности ночного марша по голубой снежной дороге, кончавшейся в^ окопе. Из этого окопа семнадцатилетний пар нишка Мотовилов впервые увидел врага. «В воздухе сыпались и блестели на солнце морозные иглы, впереди лежа ли нетронутые снега, и в них, метрах в ста от нас, — снежная траншея. Это и был немецкий передний край. И от одно го сознания, что там — немцы, место это сразу отделилось от всего окру жающего, стало особенным, не похожим ни на что. С жутким чувством вгляды вался я в него воспаленными от бес сонной ночи глазами. Что-то темное мелькнуло в снежной траншее, как мышь, и скрылось. «Немец!» — догадал ся я, пораженный. Немец был в ста метрах от меня. И я подумал в то утро в окопе, что вся моя жизнь до сих пор — это была проложенная людьми дорога, по кото рой я шел. Дальше дороги нет. Она кончилась здесь. Ее преградили фаши сты. Отсюда вместе со всеми эту дорогу буду прокладывать я. Для себя и для тех, кто идет за нами». Вместе со своим поколением герой Г. Бакланова вышел на рубеж, за кото рым каждый шаг становится историче ским действием в собственном смысле этого слова. От того, как будет сделан этот шаг героем и миллионами таких, как он, зависели судьбы Родины и че ловечества. Со всей тщательностью кропотливого художественного анализа прослежен в повести «Пядь земли» процесс глубокого осознания отдельным человеком своей роли в общем строю. Герой осознает себя коллективным твор цом событий, а не их пассивным участ ником в гигантском водовороте войны. Развертываясь все полнее, внутрен няя биография героя охватывает наибо лее важные стороны связи человека с большим миром истории. Так постепен но проясняется в «Пяди земли» ее да лекий «мыслимый» горизонт, обнажа ются незримые нити, связывающие бой цов на крохотном плацдарме с поколе нием, страной, человечеством. Эта особенность соотношения перед него и дальнего плана в повести «Пядь земли» позволяет лучше понять зако номерность современного этапа в разви тии художественной литературы о войне. Уже повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда» показала большие воз можности лирико-психологической про зы, преломляющей события войны с ко роткой дистанции, видимой непосред ственному участнику сражения на пе реднем крае. Основные элементы «ми кромира» войны, о которых так свое образно и с такой непосредственностью рассказал Г. Бакланов, уже были от крыты автором повести «В окопах Сталинграда». И этим, между прочим, объясняется непреходящее значение по вести В. Некрасова в истории советской литературы. Как бы далеко ни ушла в своем развитии наша проза об Отечест венной войне, повесть «В окопах Ста линграда» останется жить как литера турное открытие определенного принци па художественного освещения и осмыс ления реальной правды войны. Но В. Некрасов, конечно, не исчерпал всех возможностей найденного им принципа. Его повесть — это захватывающий сво
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2