Сибирские огни, 1960, № 5

только на войне так по-мирному пахнут травы. Над нами черное небо и крупные юж­ ные звезды — чьи-то солнца. Когда я воевал на Севере, звезды там были си­ неватые, мелкие, а здесь они все яркие, словно отсюда ближе до звезд. Дует ве­ тер, и звезды мигают, свет их дрожит. А может быть, правда, есть жизнь на какой-то из этих звезд?» Так уже в первых деталях обстановки и в первых размышлениях двадцатилет­ него лейтенанта Мотовилова, от имени которого ведется повесть, намечается какое-то внутреннее соотношение между жизнью на крохотном плацдарме, при­ давленном к берегу Днестра, и огром­ ностью вселенной, глядящей на людей своим звездным небом. А .может быть, и в самом деле на какой-то из этих звезд есть своя жизнь? Возникшее соотношение несоизмери­ мых величин устанавливается через ми­ ровосприятие рассказчика. Оно вобрало в себя и мысль о далекой звезде и буд­ ничные заботы бойца на переднем крае, только ночью получившего возможность вздохнуть всей грудью и встать на земле во весь человеческий рост. Найденный интуицией художника принцип связи ве­ ликого и малого, всеобщего и интимного становится важнейшим структурным принципом построения повести «Пядь земли». Этот принцип подчиняет себе всю логику постепенно развертывающегося содержания повести, определяет общее движение ее поэтической идеи. Мир, пре­ ломленный через героя, обрел новый, не­ обычный масштаб. Передвинулись и вста­ ли на особое место горизонты видимого и мыслимого. Соотношения между ними обновились и приобрели новую законо­ мерную форму, связи. «Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человече­ ства. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его — как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но мы этот плацдарм запомним». Так определяется в повести «Пядь земли» ее видимый горизонт. Километр в глубину и полтора километра по фрон­ ту. Впереди немецкие высоты, с которых простреливается почти каждый метр земли. А позади за Днестром начинаются тылы. Там уже все не так, как на плац­ дарме. Там совсем иначе строится вся жизнь. Жизнь на плацдарме как бы сгустила в себе все то особенное, что вносит война в существование людей. Здесь нельзя хо­ дить во весь рост, как привыкли люди ■ходить по земле. Нельзя свободно выку­ рить папиросу, так как немец бьет и на дым. Здесь особую цену получает еда: пронести ее под огнем стоит крови. Здесь не так бодрствуют и не так спят, как обычно. Здесь особой мерой измеряется время. Самые элементарные понятия из­ менили здесь свое привычное значение и привычный смысл. «Через равные промежутки бьет тяже­ лая немецкая батарея, наши отвечают из- за Днестра через нас. Почему-то под зем­ лей разрывы всегда кажутся близкими. Это так называемый тревожащий огонь, всю ночь, до утра. Интересно, что до вой­ ны люди страдали бессонницей, жалова­ лись: «Не мог целую ночь уснуть: у нас под полом скребется мышь». А сверчок, так тот был целым бедствием. Мы каж­ дую ночь спим под артиллерийским об­ стрелом и просыпаемся только от вне­ запной тишины». Через всю повесть Г. Бакланова про­ ходят черточки психологических сопо­ ставлений: как чувствовали себя люди до войны и как они будут чувствовать себя после нее в сравнении с тем, что прихо­ дится испытывать им на войне. Иначе говоря, неповторимость жизни на войне выступает во всей своей психологической рельефности. И вот это особенное, неповторимое, что было пережито миллионами бойцов, сражавшихся на переднем крае, становит­ ся в «Пяди земли» ближайшим объектом художественного анализа. Результаты этого анализа говорят сами за себя. Пи­ сатель как бы открыл перед нами «мик­ ромир» войны. Особый мир со своими законами, своей психологией, своим ни на что не похожим бытом. Все. из чего складывается ратный труд бойцов и их тяжкий военный быт, Г. Бакланов, по­ добно исследователю, разлагает на мель­ чайшие составные элементы. Именно по­ этому так укрупняется каждая жизнен­ ная подробность, становится таким весо­ мым и значительным каждое пережива­ ние и ощущение, испытанное героем. Вот характерная глава о единоборстве героя с немецкими пулеметчиками. Надо перебежать под огнем только шестьдесят метров до закрытого наблюдательного пункта. На эту перебежку он решается по своей, собственной инициативе. Ему ни­ кто не приказывает, и никто над ним не стоит. Он мог бы послать вместо себя подчиненного, и тем не менее бежит сам. Но каких волевых усилий, какого опы­ та и мастерства требует одна только эта перебежка! «Еще раз оглядываю высоты, занятые немцами. Тихо. Выскакиваю из окопа и бегу. Ветер кидается навстречу. Нечем дышать. Впереди — воронка. Только бы добежать до нее! Не стреляет... Не стре­ ляет... Падаю, не добежав! Сердце коло­ тится в горле. Пиу!.. Пиу!.. Чив, чив, чив!.. Словно плетью хлестнули по земле перед самой воронкой. Отдергиваю ру­ ки — так близко. Дурак! Не надо было шевелиться. Изо всех сил вжимаюсь в землю. Она сухая, каменистая.