Сибирские огни, 1960, № 5

во оглядываясь и прислушиваясь к каждому шороху. Зацепилась платьем за плетень и долго не могла отцепить. Чудилось: гонится за ней по пятам Геннадий. Останавливалась, замирая, и тотчас же затихали кажущиеся шаги. Но раз совершенно отчетливо слышала: кто-то, тяжело ступая и громко дыша, шел в нескольких метрах от нее. На луну набежало облако. Клавдия не видела идущего, только слы­ шала его шаги. Человек споткнулся и шепотом выругался. Она бесшумно опустилась и, прижимаясь всем телом к земле, легла на дно канавы. Геннадий потоптался на месте и вернулся. Клавдия боялась шелох­ нуться. Не увидел бы! Лучше — в реку. Она лежала ничком, вдыхая терпкий запах сырой земли. Минутами казалось, кто-то невидимый набрасывает на нее тяжелое черное одеяло и начинает душить. Очнулась от крика ночной птицы. Было пронзительно сыро. Луна хмуро просвечивала сквозь прогалинку между облаками. Мерцали, притаившись в темном небе, холодные и далекие звезды. Клавдия снова пробиралась огородами, переулками. Ей вслед лениво побрехивали собаки. Боялась упасть и снова потерять сознание. За каж­ дым плетнем, за каждым кустом мерещился Геннадий. Она перевела дыхание, когда, наконец-то, очутилась у двери знакомой хаты. Слабо постучалась, раз, другой. Долго никто не отзывался. Потом, когда уже не хватило сил поднять рук, старушечий голос спросил: — Кто там? — Откройте,— еле слышно попросила Клавдия. — Да кто это? Дверь распахнулась. Клавдия прислонилась к косяку. На пороге стояла высокая старуха в белой исподней рубашке и наде­ той поверх нее темной кофте. — Да кто же это? — в третий раз испуганно спросила старуха. Она приблизила лицо к Клавдии, вглядываясь в нее, и испуганно отпрянула.— Господи, боже ты мой,— проговорила старуха жалобно,— кто же это тебя так? Клавдия почти беззвучно прошептала: — Я... мне... позовите Матвея Ильича. И в тот же миг услышала его голос: — Мама, кто там? Косяк двери под плечом Клавдии пошатнулся. Но чьи-то сильные ру­ ки схватили ее. Последнее, что уловило сознание, были слова старухи: — Да неси ты ее в горницу. Видишь, она совсем сомлела...