Сибирские огни, 1960, № 5

Ты кому это говоришь? — каким-то чужим, бабьим голосом спро­ сил он. Она все тем же ровным тоном ответила: Тебе. И в следующее же мгновение упала от тяжелого удара в грудь. С холодным отчаянием подумала: «Убьет». Бил долго. Его еще сильнее разжигало то, что она не плакала, не оп­ равдывалась, не выпрашивала у него прощения, как это бывало прежде во время ссор. Многое бы отдал, кабы она бросилась к его ногам с повинной. Клавдия не сводила с него широко открытых, блестящих глаз. В них не было и тени страха, они, эти рыжие, такие знакомые и такие чу­ жие глаза, ненавидели, презирали и как будто даже смеялись над ним. Геннадий опомнился, увидев у нее на лице кровь. Он подошел к столу, налил стакан водки. Залпом выпил. Примиряюще проговорил: — Ладно уж. Сама виновата. Я ведь человек. Клавдия с трудом,— каждое движение приносило тупую боль,— под­ нялась и села на табурет у окна. Где-то прогромыхала грузовая машина. Протявкала спросонок собака. И снова наступила тишина. Только часы- ходики печально постукивали маятником. Оглянулась и, медленно выговаривая слова, произнесла: — Я сказала: уходи. Не уйдешь, завтра заявлю в милицию. Все рас­ скажу... Что избил, и про все... Пять лет дадут... Не меньше. А убьешь — под расстрел пойдешь... И потом... я тебя больше не боюсь! — и еще раз повторила: — Так что лучше уходи. Клавдия не знала, что подлецы обычно трусливы. Но знала, что Ген­ надий боялся милиции. Подсознательно чувствовала — теперь она не оди­ нока. Поняла это сегодня, в коровнике. Марья, Ольга, Полина не дадут ей пропасть. Конечно, сейчас не думала о них. Не до того. Обрадовалась, увидев испуг и растерянность Геннадия, и уже твердо, как о решенном, добавила: — В пять идет поезд. Успеешь еще. Он сделал шаг к ней. Клавдия толкнула створки окна. В горницу ворвался ночной влажный воздух. Ветер разбросал по плечам растрепан­ ные волосы, взметнул на лбу вьющуюся прядь, обнажив у виска глубо­ кую, с запекшейся кровью бороздку. Платье на ней порвано. Но в глазах ее нет ни страха, ни боли. Ее ненавидящий взгляд как бы отталкивал его. И Геннадий вдруг совершенно отчетливо понял: что-то произошло без не­ го. Но что? Сейчас нет времени для разгадывания. Ясно одно — она от своих слов не отступится. Геннадий протрезвел. Ну что же: он не навязывается. Насильно мил не будешь. И, бормоча что-то несуразное, принялся поспешно собираться в дорогу. Открыл ящик и стал из него выкладывать вещи и запихивать их в чемодан. Вещи! f Когда-то вся жизнь Клавдии была подчинена этим вещам. Не они ей служили, а она им. Когда-то ради этих вещей столько терпела обид и попреков! Когда-то радовалась каждой тряпке и, кажется, считала себя счастливой. Когда-то закрывала дверь, занавешивала окна (боже упаси, чтобы кто чужой не увидел) и раскладывала все эти отрезы, скатерти, кофты... Любовалась ими, подсчитывала, что все это стоит. Глупая!.. Вещи эти лежали в сундуке, а разве она была счастлива? Она думала сейчас о себе, как думают о покойнике,— с грустной жа­ лостью,— дескать, неплохой был человек, а вот жил плохо. Стоит ли су­ дить, когда помер? С тупым холодным равнодушием смотрела, как Геннадий вытаскивал отрезы из ящика. Вот он никак не может закрыть чемодан. Злится. Вот перевязал его