Сибирские огни, 1960, № 5

Пусть пропадает?! Нет уж, и так сколько раз отсиживалась в стороночке. Рассекая темные воздушные бездны, заполыхали' молнии. Тотчас же загрохотал гром. Словно рядом обрушилась каменная гора. Ослепленная молнией, Клавдия выронила лопату, потянулась за ней и упала ничком. Подняла голову, синее пламя полоснуло по глазам. Гром нарастал. Усилием воли заставила себя подняться. Схватила лопату и с какой-то яростью снова принялась сгребать зерно. Только закрывала на секунду глаза при каждой вспышке молнии да вздрагивала при раскатах грома, но лопату из рук не выпускала. Это был поединок не с грозой, а с самой собою. «Тебе страшно? — спрашивала она и сама же отвечала: — Ничего, потерпи. Другие не такое терпели. Или промокнуть боишься?! Не сахарная — не растаешь. Век всего боишься. С одним дитем побоялась жить. А Зинаида троих чужих не испугалась взять. Ох, как грохочет! Мама родная! Зато Никодимушка теперь уж не посмеет сказать, что на пуховиках вылеживалась. А что? И вылеживалась. Теперь вот по­ работаю. Матвей как говорил? Не мог бы без работы жить. И Марья. Да разве только они? На что, говорит, голова, ноги, руки, если для людей не работать? Чем я хуже? Он сказал — бельмо на глазу. Нет, не бельмо я. Ты вот увидишь. Убьет еще молния! Не дай бог убьет! Жить-то охота! По-другому. По-хорошему. Валя еще погордится матерью. Свидеться бы с Матвеем... Все бы ему высказать. Поймет. Ну и гроза! Сроду такой не бывало». Со звоном упали первые редкие капли. «Уж погодил бы маленечко»,— попросила Клавдия. Рассыпанного зерна оставалось немного. Но дождь был неумолим. Стремительно, с шумом надвигалась стеклянная стена. Ударилась о землю и рассыпалась в мелкие осколки. Дождь лил и лил, набирая силу. Не видать полей, он затуманил их. Промокшая одежда затрудняла движения. Набрякла от воды лопата. «Ничего, еще немножечко»,— уговаривала себя Клавдия. ...Когда подошла грузовая машина с колхозницами и Марья, тяжело дыша, первая подбежала к Клавдии, та стояла, отжимая платок. Марья, недоумевая, переводила взгляд с Клавдии на конусообразную гору зерна. — Ты что это? Как это? — растерянно спросила бригадир. — Все сама? — Сама! Теперь, когда она перестала работать, шевелиться, Клавдию начало знобить. — Ой, Клавушка! — только и могла проговорить Марья. Но тон, ка­ ким &то было произнесено, сказал куда больше: в нем прозвучало и удив­ ление, и радость, и ласковая признательность. Марья сняла с себя жакет и набросила его на Клавдию. Обняв ее за плечи, бригадир крикнула колхозницам, тащившим брезент: ‘— Женщины, вы тут управляйтесь, а я сейчас...— Марья привела' Клавдию в коровник и скомандовала: — Снимай все и отожми, а то простынешь. Было приятно подчиняться заботливому тону подруги. Но руки — то ли от холода, то ли от усталости — не слушались. Марья принялась по­ могать ей. •Одна за другой в коровник вбегали женщины. Появился и Никоди­ мушка. Клавдия поспешно прикрыла обнаженные руки и плечи жакеткой: — А ты, девонька, меня не стесняйся. Определенно,— проговорил старик.— Это я к чему? Я уж теперь, почитай, вовсе и не мужик, вроде уж баба. ' ,