Сибирские огни, 1960, № 5
дию. Она только что прилегла. Весь день заготовляла на солнцепеке ки зяк и порядком устала. — Хвораешь? — спросила Марья. — Есть маленько. Голова болит. Марья, полная, крупная, легко ступая, обошла горницу. Постояла у комода, разглядывая развешанные над ним фотографии в рамках, и при села подле кровати. Клавдия от той же бабки Клуши слышала, что все население «моби лизовывают» (так выразилась бабка) на полевые работы. «Так вот просто, небось, не приходила», — с обидой подумала Клав дия. И спросила с вызовом: — Уговаривать пришла? — А что тебя уговаривать: ты не девка, а я не парень,— добродуш но отозвалась Марья и уже веселее добавила: — В гости пришла. Дума ла, попотчуешь меня своими соленьями-вареньями. Когда-то ты на них мастерица была. Клавдию, как ветром, с постели сдуло. Забыв про жалобы на хворь, она захлопотала у стола. Бегала из кладовой в погреб, из погреба в гор ницу. Покрыла стол до блеска наутюженной скатертью. Поставила креп кий редис, свежий сыр, жареную домашнюю колбасу, курятину. Сохрани лись с прошлого года маринованные помидоры и моченые яблоки. Наш лась и непочатая бутылка крепкой вишневой наливки. Пусть поглядит подруга, как она живет, и ведь ни к кому занимать не ходит и колхозу не кланяется. Клавдия разрумянилась, на висках и на лбу прилипли колечки ры жих волос. И ее карие, с желтизной, широко поставленные глаза тоже казались рыжими. Верхняя пуговка на блузке расстегнулась, обнажив крепкую белую шею и по-девичьи упругую грудь. Оживление преобрази ло Клавдию. Улыбка, приподнявшая уголки ее еще свежего рта, удиви тельно молодила ее. Клавдия приметила: гостья то на нее посмотрит, то в зеркало загля нет. — На два годочка я постарше, а к тебе не приравнишь, — тихо, буд то вслух подумала, произнесла Марья. — Кажется это тебе. Ты теперь раздобрела. — Какой там кажется, — вздохнула Марья. — А толстею, потому что старею. Вон сколько морщин, и седина пробивается. — Марья отвер нулась от зеркала и, еще раз оглядев подругу, сказала: — Ох, и красивая же ты баба! — Ну, ты уже скажешь, — с довольным смущением отмахнулась Клавдия. — Уж какая красота, годы не те. — Не те, — грустно вздохнула Марья. — Садись, Маруся, к столу. Уж извиняй за угощение, чем бог по слал... — Не прибедняйся! А бога при мне не вспоминай. Ну его. Я с ним на веки веков распростилась, знаешь когда? В войну. Поглядела, как фа шист над стариками и детишками измывался, и перестала на божью ми лость уповать. Тень набежала на доброе веселое лицо Марьи. Фашисты повесили ее мать и отца: старики прятали партизан. Клавдии стало от души жаль Марью и. чтобы отвлечь ее, спросила: — А как Ольга себя звеньевой показала? — Ольга? Вот, помяни меня, Ольга орден получит! Молодец она, толковая женщина. Клавдия разлила по стопкам темно-красную густую наливку. — За что выпьем?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2