Сибирские огни, 1960, № 5
Торговать Клавдия привыкла с детства. Ее мать, стремясь вырваться из нужды, постоянно что-нибудь продавала: ягоды, грибы, веники, всякую всячину. Но в арифметике она была слаба и в качестве кассира брала с собой дочку. Мать старалась продать подороже и, если покупательница зазевается, недосыплет семечек в стакан или забудет сдать мелочь. Поку пательницы ругались, обзывали мать сквалыгой и спекулянткой. Клавдия страдала от унижения. И теперь, когда стала сама хозяйкой, она доби валась того, чтобы покупатели относились к ней уважительно. Ее радова ло, когда кто-нибудь из них скажет: — Берите творожок у этой хозяйки, у нее всегда свежий и наклады вает не жалея. Обставляет свою торговлю Клавдия со вкусом. Вот и сегодня она пришла, когда столы еще пустовали. Заняла излюбленное местечко, с краю у центрального входа. Постелила светлую клеенку. Корзину с клубникой прикрыла белоснежной марлей. Выложила из ведра на чистое полотенце яйца, крупные — одно к одному (мелкие оставила дома). Овощи лежат живописной горкой: тут и огурцы, крепкие, в пупырышках, и желто-розо вые пучки моркови, зеленый лук, а в чашке с водой — букетики укропа. Но, пожалуй, более всего привлекала покупателей сама Клавдия. Мило видная, опрятно одетая, улыбающаяся, с ласковым говорком, она неволь но обращала на себя внимание. К ней то и дело подходили. Она не жили лась из-за копеек, не торгуясь, уступала. Отсчитав покупательнице десяток стаканов клубники, она добавила еще и сказала: — А это от меня. Кушайте на здоровье. Высокая худая тетка с подвязанной щекой, торговавшая рядом, дав но уже косилась на нее. Наконец не выдержала и с тихой злостью проговорила: — Скоро уж, милая, мы с тобой отторгуемся. — Это почему же? — Первомайцы ларек строят, будут своими овощами торговать и всякой разностью. — Ну, это еще улита едет. Который год его строят. — Да ты погляди, разуй глазки,— не унималась та. Клавдия взглянула по направлению, указанному соседкой, и тотчас же забыла и о ней, и о сказанных ею словах. Подле грузовой машины, из которой выгружали доски, стоял Матвей и разговаривал с мужчиной в парусиновом костюме. Видимо, Матвей при шел с другого конца рынка, иначе она бы его заметила. К великому удивлению соседки, Клавдия торопливо собрала все и, не прощаясь, заспешила к выходу. Забежала к знакомой продавщице и уступила ей чуть ли не за поло винную цену яйца и клубнику. Овощи повезла домой. В вагоне, обычно словоохотливая, Клавдия ни с кем не разговарива ла. Сидела в уголке и, не отрываясь, смотрела в окно. Собственно, чего она испугалась? Что Матвей увидит, как она тор гует? Да что она в самом деле, ворует, что ли? Своими руками заработан ное продает! И все же никакие доводы не успокаивали. Приехав домой, села за письмо к Вале. «Одна я теперь, доченька. Не с кем посоветоваться. Не с Муркой же,— выводила Клавдия неровные, с загибом книзу строчки.— И есть-то одной неохота. Кусок поперек горла застревает. Опять же, что у меня на сердце, некому высказать. Сильно беспокоюсь насчет покоса. Чем зимой скотину кормить. Да это все бы ничего. Скучаю я по тебе, доченька. Другой раз за весь день ни единого словечка не вымолвлю. Для кого же я старалась, все припасала, коли и тебе это, дочка, не нужно...»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2