Сибирские огни, 1960, № 4
Москвичи с личиков совсем пообрезались. Да ладно, у Елизаровой хозяйки корова с новотелу ходила. Аппетиту ребятишкам не занимать, а на молочке да на оладушках румянец—дело наживное. Через месяца пол тора такие налиточки Петрушка с Настенькой сделались — ущипнуть не за что. Веселые да компанейские ребятишки оказались. Деревенские-то наши, ровня ихняя и постарше которые, со всего околотка к Елизару за частили. Писку у него в доме, щебету — воробьиное гнездо, да и только. Петрушка с Настенькой против наших-то куда замышляистей были. То песенку какую с ними изучают, то стишками займутся, затейники, словом. Уехала Елизарова хозяйка к сестре погостить — тут им вовсе про стор-волюшка открылись. Елизару-то по сельсовету дел хватало, некогда за ними доглядывать. Пристрашит их насчет огня да цыганок, кашу с молоком к заслонке выдвинет — и оставайтесь. Раз перед вечером воро тился в дом —и на-ка тебе! Посередь полу стоит Петро с топором на за махе, а перед ним отводина от саней раскинута. Два кругляша от нее от рублено, уж и третий зачат. Елизар прямо с порога на него: — Ты зачем, — кричит, — вражонок востроухий, отводину мне изру бил! Опояску с себя и хотел уже, грешным делом, с его штанами пере говорить. Тот потупился на секунду, потом стрелил своими серыми глазенка ми в Елизара и ошарашил мужика. — Я, — говорит, — дядя, сейчас Ленин. Елизар замешался: — Кто, кто? — спрашивает. — Ленин, — твердит. Наши, деревенские ребятишки, знают, чем опояска славится — притихли, сидят. Одна Настенька самочувствия не потеряла, подскочила к Елизару и объясняет: — Это мы, дядя, играем! Петя сейчас понарошке Ленин, я — заведу ющая, Сема — конь, а это все дети, воспитанники. Владимирьич нам дров привез и рубит их... — Кому это вам? — Ну, детдому нашему... «Стоп! — думает Елизар. — Целю по штанам, а по чему попаду. Как бы мне не промахнуться опояской-то. Ишь, чего толкуют малые...». — А откуда вы,— спрашивает,— такую игру переняли? Петрушка постарше. Чует, видно, что неладное натворил — вострие у топора рассматривает. А Настенька, как синичка-первоснежка, нащебе- тывает: — Это, дядя, мы в Москве-то когда в детдоме были... вот зима при шла, а у нас дров не было. Мы в пальтишках ходим и спим в пальтиш ках. Все холодное было. Один чай горячий. Об кружки руки грели. Заве дующая Нина Васильевна один раз заплакала. А потом к нам Ленин приехал. Подарки нам привез, а потом дров нам привез и нарубил. Вот мы и играем... Ты, дядя, Петю не ругай! Это я... я вспомнила. Тот и сам видит, что погорячился. — Ну, и играйте,— говорит,— с самого начала. А следом думка: «Дров-то нарубили — теперь только осталось под жечь да пожару наделать». Настенька, значит, расставила своих «воспитанников» кружком и указывает: — Ты; Сеня, будешь «кошка», а ты, Зина — «мышка». Играйте, дети, а я пойду Владимирьича встречать. Дошла до дверей, а назад Петрушку за собой ведёт. Подошел тот к ребятишкам и басит на всю возможность: — Здравствуйте, дети!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2