Сибирские огни, 1960, № 4

Мы не беремся передать даже приб­ лизительно то ощущение глубочайшего драматизма и напряжения, которое воз­ никает после этого открытия, оконча­ тельно прояснившего всю ситуацию и обострившего до предела главный пси­ хологический конфликт рассказа. На этих ответственнейших страницах Э. Грин достигает поистине потрясающего впечатления глубокой эмоциональной правдой повествования. Писатель иссле­ дует в сюжете все возможности сложив­ шейся ситуации. Кажется, что нет бук­ вально ни одного душевного движения героини, которое ускользнуло бы от рас­ сказчика или не было учтено им. Э. Грин показал, как Вилма пыталась опереться на логику национальной вражды и от­ чужденности, как она хотела убедить се­ бя, что в своей ненависти она права и должна поступить согласно ее велениям. Но эта логика осталась лишь системой силлогизмов. Она оказалась бессильной. Она не смогла поднять ее к мести. Вилма пережила глубокий внутренний крах са­ мых основ националистического созна­ ния. Это крушение на какое-то время опустошило и обессилило ее. Но лишь затем, чтобы сделать более сильным и осознанным главное чувство, движущее ее поступками, — чувство материнства. Торжество этого чувства, при всех коле­ баниях, есть торжество человеческого в характере героини. Невозможно без глубокого душевно­ го волнения читать сцену трудного объ­ яснения двух людей, как бы перешаг­ нувших те барьеры, которые тогда еще разделяли их народы. Когда он, израненный русский юноша, с трудом поняв ее горестный рассказ, оценил всю меру ее утраты, он. в свою очередь, предложил ей самое большое, что у него еще оставалось. С большим усилием, подобрав два Финских слова, он сказал: «— Murcha... minim...1 — Что ты, бог с тобой! — воскликнула она, пораженная его словами. — Зачем я буду тебя убивать? В чем ты-то пере­ до мной провинился? Этого еще не хва­ тало. господи...» После того, как Вилма-мать преступи­ ла через «военные законы», после того, как она пережила внутренне крушение националистических предрассудков, прев­ ращенных логикой войны в норму массо­ вого сознания, после всего этого идея личной мести кажется ей настолько не­ лепой и странной, что, выраженная вслух, она глубоко поразила ее, даже как возможность. А это значит, что пе­ ред силой материнского чувства пала последняя преграда, которая разделяет людей в жестокое время самого большо­ го общенационального бедствия, каким является война. Как глубоко все это должно было перевернуть человеческие чувства, тем более чувства матери! 1 Убей меня. «Поток слез, давно закупоренный в ней, хлынул вдруг с неудержимой силой из ее глаз. Тщетно пыталась она удер­ жать этот поток, торопливо глотая часть слез и плотно смыкая ресницы. Они проникали сквозь эту ненадежную прег­ раду и лились двумя теплыми ручьями прямо на его исхудавшую голую шею. Она не плакала, не всхлипывала. Это ей удалось подавить. Но удержать сле­ зы она не могла. Накопленные за многие- дни горького одиночества, они обильно, лились из ее глаз, пока не вылились полностью. Он же тем временем нежно проводил рукой по ее волосам, выбив­ шимся тяжелыми кольцами из-под мно­ гоцветной косынки на край синего одея­ ла и на его лицо. А когда она подняла голову, он сказал: — Olef... suuri... aiti >. На всем рассказе Э. Грина лежит от­ печаток глубокого национального коло­ рита. Трудно назвать другое произведе­ ние, в котором бы так проникновенно, с таким знанием мельчайших подробно­ стей был изображен быт и психология финской матери-крестьянки. Но именно через национальное писатель выразил огромное общечеловеческое содержание. В рассказе «Мать» душевная драма ге­ роини поднята до высоты мировой, все­ человеческой трагедии. Этот высший философский план рас­ сказа поддерживается всей стилистикой произведения, торжественно-суровой и скорбной авторской интонацией. Кажет­ ся, что образ Вилмы, реальный до пос­ ледней черточки, расширяется в то ж е время до глубокого символа. «Свет лампы падал на ее загорелые скулы, делая их похожими на медные. И все лицо отливало медью, сохраняя такое выражение, словно все то горькое и скорбное, что когда-либо привелось ис­ пытать матерям земли, собралось воеди­ но и легло на его просторную, загорелую, поверхность, легло и застыло, не соби­ раясь уступать места другому выраже­ нию. И только ее полные, мягкие губы оставались, как всегда, чуть растянуты­ ми, надавливая уголками на щеки, слов­ но еще не оставили надежды обрести улыбку». Общечеловеческий смысл судьбы глав­ ной героини подчеркнут также библей­ скими мотивами, искусно введенными в рассказ и придавшими ему своеобразную- стилевую окраску. Как в библейской ле­ генде. образ матери несет в себе всеоб­ щее содержание, широко обобщая то, что свойственно всем «матерям земли». Той же цели служит и возникающий в рассказе силуэт другой матери, — не финской женщины, а ленинградки, к ко­ торой в мыслях, ухаживая за юношей, столько раз обращалась Вилма. Не слу­ чайно рассказ завершается апофеозом4 именно этой темы: «И обратив лицо к хмурому осенне- 1 Ты великая мать.