Сибирские огни, 1960, № 4

«Когда Негодный Каин убил своего брата, то на кого первого пало это горе? На мать. Но кто вспоминает это убий­ ство как удар по сердцу матери? Никто не вспоминает его так. Одной матери дано воспринять каждое убийство чело­ века именно таким образом». Подобные мысли теснились в созна­ нии горькой вдовы Вилмы Туоминен, простой финской крестьянки, когда она с тревогой всматривалась в юное без­ жизненное лицо подобранного ею в лесу истекающего кровью незнакомого чело­ века. Образ седой библейской легенды не случайно возник в ее мыслях. Глав­ ная героиня рассказа Э. Грина «Мать» воспринимает безжалостные удары судь­ бы, выпавшие на ее долю, сквозь призму религиозного сознания. Так Вилма бы­ ла воспитана: все, что происходит на земле, имеет высшее оправдание, совер­ шаясь по воле всемогущего. Ему виднее с его небесной высоты. Но разве есть справедливость в том, что злодейство Каина первым горем падает на мать? Вилма, такая, какой она открывается в начале рассказа, не в состоянии разре­ шить этот вопрос. Но каждой строкой своего рассказа на этот вопрос отвечает Э. Грин. Горе матери, потерявшей на войне му­ жа и получившей теперь известие о ги­ бели сына, с первых же строк врывается в рассказ, определяя его тревожную, пол­ ную внутреннего драматизма тональ­ ность. «Что стоило ему, всесильному, изба­ вить ее от ненужных мук, подарив ей вечное успокоение? Это было бы для него так просто: не дать открыться ее глазам после ночного сна—и только. Не дать открыться ее усталым, запла­ канным глазам, которым стало невмого­ ту видеть белый свет. А он не сжалился над ней, и глаза ее открылись. Для ка­ кой радости было им открываться? Она откинула теплое одеяло и села на краю кровати, опустив голые ноги на мягкий половик. Ноги у нее были пол­ ные и крепкие. А темный цвет загара усиливал их здоровый вид. Да и вся она была коренастая и крепкая, под стать своим объемистым ногам. Белая сорочка плотно облегала ее тугое и все еще мо­ лодое тело, полное сил и здоровья, и широкие скулы, пропитанные за лето солнцем, лоснились от избытка румянца. Но что ей было теперь до этого здо­ ровья? Не радовалась она ему и даже не замечала его. Уже много дней тело это было для нее чужим, ненужным, неведо­ мо зачем сохранявшим в себе жизнь. Двигалось оно теперь как бы само собой, без ее участия, механически выполняя по хозяйству все то, что привыкло вы­ полнять в течение многих лет». В этом контрасте угнетенного горем, безрадостного сознания и здорового, полного жизни, еще молодого и сильного тела, привыкшего к труду и готового к материнству, сразу же угадывается тон­ кая интуиция художника, умеющего да­ же описание сделать частичкой драмы. Э. Грин очень плавно, полнокровно ве­ дет рассказ, захватывая жизнь глубоко, и щедро. И хотя повествование ведется от автора, дистанция между ним и геро­ иней сближена до предела; писатель все- время сохраняет точку зрения Вилмы, учитывает особенности ее психологиче­ ского восприятия мира, раскрывая жизнь, ее противоречия и связи в тех формах, в каких они открываются соз­ нанию простой финской крестьянки. Ав­ тор лишь иногда, очень естественно и незаметно, вторгается сквозь этот безу­ коризненно выдержанный психологиче­ ский строй рассказа, но и то лишь затем, чтобы договорить, прокомментировать, сделать более выпуклым то, что не все­ гда отчетливо чувствует и сознает сама Вилма. Сближение авторской позиции с точ­ кой зрения- героини имеет принципиаль­ ное значение для Грина-рассказчика. Писатель получает возможность дать, одновременно и вполне объективное изо­ бражение событий и всего вещного ми­ ра, окружающего Вилму, и сосредото­ читься на детальнейшем анализе ее- внутреннего душевного состояния. Э. Грин неторопливо разворачивает перед читателем картину своеобразного- бытового уклада финской семьи. Возле осиротевшего семейного очага по-преж­ нему совершается непрерывный кругово­ рот жизни. Крестьянское хозяйство тре­ бует неустанной заботы, и труд хозяйки дома дает всему живому, что его насе­ ляет, движение и жизнь. Самый обыкновенный повседневный крестьянский труд исполнен для автора глубокого значения и смысла. Поэтому Э. Грин с такой любовью и вкусом выпи­ сывает каждую бытовую подробность, каждую хозяйственную деталь, пленяя густым, полновесным реализмом живых описаний. Эти описания, великолепные са­ ми по себе, в то же время глубоко психо­ логичны. Они раскрывают главное — ду­ шевную драму матери. Психология крестьянки, хозяйки своего дома, и пси­ хология матери, потерявшей сына, все время сталкиваются в те утренние часы, с описания которых начинается рассказ. Вилма механически, как бы помимо- собственного сознания, делает привыч­ ную работу по хозяйству, делает так же точно и сноровисто, как всегда, но имен­ но эта механичность движений выдаег всю глубину горя, сдавившего ее мысли и чувства. Повествование как бы расслаивается- на два потока, соответствующие по­ ступкам и сознанию героини. Стремясь уйти от тяжелых безысход­ ных дум и сосредоточиться на самом процессе труда, Вилма с фатальной за­ кономерностью снова и снова возвра­ щается к этим думам. Этот второй, наи­ более глубокий поток ее внутренней жиз­ ни выносит на поверхность сознания та­