Сибирские огни, 1960, № 2

Алексеев заявил, что он останется здесь, чтобы побеседовать с комму­ нистами. ...Катер быстро доставил Крушинского в Пыр-Шор. Он прошел пря­ мо домой, отказался, несмотря на уговоры Дмитро, от еды. Ему хотелось спать, и он лег в постель, но какая-то неясная и в то же время важная мысль, мелькнувшая в голове во время выступления у кессонщиков, ни­ как не восстанавливалась в памяти, и это не давало ему покоя. Крушинский припоминал по порядку все, что он говорил на мосту, затем на собрании кессонщиков, и все же ему не удавалось вспомнить то, что так встревожило его. Понемногу сон начал было одолевать Крушин­ ского, как вдруг вспомнилось, что когда он задал вопрос — кто виноват в том, что произошло на мосту? — его обожгла мысль, что виноват и он сам. Но в чем виноват, он еще тогда не представил себе ясно. «Да, виноват, виноват... Но в чем же, в чем?» — мучительно допы­ тывался теперь Крушинский. Наконец, он припомнил, что говорил Петунину о людях, — что тот далек от них, что не знает их, — и какой-то внутренний толчок заставил Крушинского приподняться на постели и громко сказать, почти крикнуть: — Это и моя вина! Быть ближе к людям, ближе... Дмитро, убиравший еще со стола посуду, подумал, что Крушинский зовет его, подошел к постели: — Что треба, Иван Сергеич? Слухаю... — А, Дмитро... Я сейчас усну. Сходи, скажи, чтобы самолет пригото­ вили. Утром полечу на трассу... (Окончание следует)