Сибирские огни, 1960, № 2

Евгений любил жену за ее мальчишеский нрав, за острый язык, за подвижность, за шалости. Д а разве скажешь, за что носишь на руках лю­ бимую и рад бы улететь вместе с ней в поднебесье? Но первый любовный пыл спал. Жизнь становилась спокойнее и ров­ нее. Молодые супруги по-прежнему любили один другого, но отношения стали проще: в дела чувств все в большей степени вмешивался разум. Когда Климас узнал, что Вера носит ребенка, его ребенка, он, кажет­ ся, вырос на целую голову и повзрослел на десять лет. Он — отец! На его плечи легла новая, приятная ответственность. Появилась трогательная з а ­ бота о жене и о том, кого еще нет, но который уже существует! Климас начал присматриваться, как жена ест, как одевается, и гово­ рил ей: «Не оставляй, пожалуйста, открытым горло, когда выходишь на улицу», «ты слишком много работаешь, так нельзя — это может повре­ дить маленькому», «не нужно мыть сегодня полы», — и сам брал в руки тряпку. За обедом он уговаривал ее: «Кушай, ты же ничего не ешь. Пи­ тайся лучше. Ведь и для него что-нибудь нужно!» Теперь Климас любил двоих: и жену, и ребенка, это была новая лю­ бовь, несущая на себе печать зрелости. Не вспышка, а устойчивое чувст­ во. На годы и десятилетия. Навсегда! Когда любят детей, то думают о собственной старости и о том времени, когда дети станут взрослыми: у сердца есть свой расчет и свои сроки. И вдруг... появился этот Агапкин! Сначала до Климаса дошли какие- то отрывочные слухи, глухие намеки. Он отмахнулся от них, как отмахи­ ваются от назойливых мух. «Чушь — подумал он, — что мне за дело до того, что жена с кем-то поздоровалась, с кем-то разговаривала». Иногда ему хотелось спросить Веру: почему говорят о ней и об Агапкине? Но он сдерживался, считая, что оскорбит этим жену и на всю жизнь уронит себя в ее глазах. Кроме того, он считал ревность пережитком прошлого и не раз внушал такую мысль жене. И вдруг сам выступит в роли ревнивца! Но ревность жила в нем и вызревала, как вызревает нарыв. Климас еще вступал в споры с самим собою, однако это были только бесплодные попытки ума, не властного распоряжаться сердцем. Евгений чувствовал, что может совершить необдуманные поступки, и следил за со­ бой, словно за больным... Наконец, Вера пригласила этого человека к ним домой. Климас вел себя, как гостеприимный хозяин: угощал его чаем, рас­ спрашивал о работе на мосту. Это стоило немалых усилий. Но как только Агапкин ушел, он взорвался: — Зачем ты привела его? Зачем?! Неужели недостаточно, что он бе­ гает в оранжерею? Этих немногих слов хватило, чтобы началась буря, первая домашняя буря в этих стенах. Вера обрушилась на него с градом упреков. Какое ему дело, кто бывает в оранжерее? Почему он лишает ее права пригла­ сить гостя по своему выбору? Что за контроль? Какую слежку он устано­ вил за ней? Упоминание о слежке возмутило Климаса. Он забыл о сдержанности, обо всем, что внушал себе. — За кого ты меня принимаешь? За мальчика? Какая нужна слежка, если о вас открыто говорит весь поселок? И привести этого человека в дом? Уж если на то пошло, то надо было сказать, я бы ушел, предоста­ вил вам квартиру!.. — Ах, вот что! Вот какие подозрения! — вскричала Вера, наступая на мужа. — Ладно... Оставайся в своей квартире. Я сама уйду отсюда. — К кому? К Агапкину? — неожиданно для самого себя спросил Климас.