Сибирские огни, 1960, № 2
не случалось. Раньше, при Чапаеве и Буденном, казаки хаживали. А еще в кино, конечно. — А как же мы будем?.. — В атаки ходить? Пешком больше. На своих двоих. Иногда на жи воте придется. Это по-пластунски называется. Она задумалась, потом молча ушла. Должно быть, не поверила мне, потому что немного погодя слышал я, как сержант Носков с жаром рас писывал ей наши кавалерийские атаки: — Скомандует генерал: «Шашки наголо!» Весь корпус поднимет клинки, солнце померкнет. «Марш!» — и покатилась лавина. Знамено сец впереди на белом коне, бурки, как черные крылья. Несешься, земля гудит, а головы так и летят под ноги. Я зарубил один раз... это... девяно сто три человека. И вас, Риточка, научим рубить, так что идите к старши не и требуйте клинок. — А даст он? — А как же! Раз вам по уставу положен клинок, никакой старшина не запретит. Клинка она у меня почему-то не попросила. Отдых у нас кончился, и мы пошли в марш. Двигались очень быстро, а утром второго дня скакали уже вдоль передовой. Шоссе обстреливалось, дивизион свернул в поле, но мины то и дело рвались вдоль колонны. Вдруг эскадронная колонна изогнулась: объезжали казака, упавшего с лошади. Я хлестнул коня и, поравнявшись, увидел на земле Полозова. Возле него копошилась уже наша Рита. Обняв казака, она бинтовала ему грудь, пеленая, как ребенка. Я остановил бричку, помог положить ране ного. Мы ехали дальше рядом. Рита поддерживала голову казака, что-то говорила ему. Я не слышал ее слов, видел только шевелящиеся губы. А мины все летели в колонну и рвались то впереди, то сзади, то совсем ря дом. Брички неслись по полю, прыгали по ухабам, и, когда, нарастая, близился звук новой мины, Рита крепко зажмуривала глаза и втягивала го лову в плечи. Ну что же, тогда и старшина Арбузов склонялся к седлу, торопил лошадь: «Не выдай, родная!» Не верю я таким храбрецам, что, распахнув грудь, стоят в полный рост, когда смерть железными когтями скребет землю и воздух. Всем на войне страшно. И понял я: не придется забавлять Риту игрушками. Подумал об этом с радостью и удивлением. В этот день дивизион прямо с марша пошел в атаку. Шли под густым обстрелом. Бежали и падали в воронки, поднимались и снова бежали. Сколько длилась атака, минуты или часы, не знаю, но когда ворвались во вражьи траншеи, пот стекал по запыленным лицам казаков черными ручь ями. Мы накидали бруствер с другой стороны траншеи, огляделись. День был светлый, звонкий, и далекая осенняя роща казалась синей. Мы смотрели на эту рощу. Веяло от нее даже сейчас покоем и миром. Я вспомнил о Рите: среди казаков ее не было. — Хлопцы, никто не видел девчонку? — Она в логу, за дорогой. Командира третьего взвода контузило. Из казаков кого-то ранило. Надинами, сверкая на солнце, пролетели бомбардировщики, и где-то за рощей заухали взрывы, поднялся в небо столб красного дыма. Рита пришла под вечер и, спустившись в траншею, слабым голосом спросила: — Раненые есть? Она ходила от отделения к отделению и спрашивала: —; Есть раненые? 2 рШШ1»В1Я OftXMIIIf I Ы 16 ЛИОТЕКЯ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2