Сибирские огни, 1960, № 12
Откуда-то с Байкала легкий ветерок приносит струю чистейшего гор ного воздуха. «Какая природа, как мог бы жить человек в таком раю! А вот я стою и вдыхаю, а думаю о подлецах... Невельской в ужасных усло виях. Но мне не легче, чем ему, я уверен. Он все твердит, нужны суда па ровые. Если бы его высочество великий князь Константин не был дитя тей, то понял бы, что значат мои фразы... Пишу ему между строк. Компа ния ненавидит Невельского... А он их до того, что и тысячу пятьсот рублей жалования не пожалел, отказался! Каков!.. Действительно, не маковое зерно!» Муравьев прекрасно понимает, зачем Геннадий Иванович прислал Чихачева. Из гордости, чтобы показать, что не боится, спрашивайте, мол, у него, что хотите. Но разве суть в этом? Никакие хребты и границы, про меры и мели не решают дела. Надо победить врагов в Петербурге. Нужно мнение государя. Невельской велик в глазах Чихачева! Но если он так велик, настой чив и так боготворит меня, то должен верить и надеяться. Он хочет идти в Кизи? Пусть! На свой риск. Он пойдет, конечно. Он о двух головах. Я не разрешал, но если обойдется — отлично. Он самостоятелен. Исполать! Он — там, я — против Петербурга. Без меня он ноль. И он это отлично по нимает. Он как хитрый мужик костромской... Все живет и меня хвалит, и клянется в любви... Сильные люди, с замечательным терпением всегда пробуждали у гу бернатора какое-то чувство, похожее на жестокость. Как ни бей, ни мори их, прямо, косвенно, они все вывертываются. * * * Чихачев работал, писал письма, голова затяжелела, он снял сапоги, лег на диван и уснул. После целого года непрерывных разъездов и ночью и днем спалось особенно сладко. Проснулся и вспомнил, как спал в юрте, как ловил вшей на себе, шел сутками без куска хлеба. Екатерина Николаевна уже несколько дней, как переехала с дачи, вче ра играла новые пьесы на рояле, и Николай Матвеевич чуть не плакал. А «там» он бредил музыкой, какой концерт звучал в ушах его, когда он стоял на берегу залива Нангмар. Вчера опять расспрашивали его о Де-Кастри, и Муравьев название этой бухты произносил как-то особено, с удовольствием. А Невельской еще не знал, какое название сохранить за заливом, французы назвали Де- Кастри, а туземцы зовут— Нангмар. Говорил, надо бы Нангмар, но при дется Де-Кастри, так как будет напоминать в Петербурге об иностранцах. А ведь у нас согласятся продолжать лишь то дело, которое начали иност ранцы. Невельской уверял, что и южные гавани не дают занимать потому, что их еще англичане не описали. А вот когда опишут, тогда и мы схва тимся. А кого будем винить? Кого? Да Невельского! Он, подлец, упустил! Вали с больной головы на здоровую. Как ни прекрасно в Иркутске, а все же многое, что говорил Геннадий Иванович, крепко засело в голове молодого офицера, и он не может быть безмятежным. Смутно чувствовал Чихачев, что перед ним открыта широ кая дорога и что он сделает блестящую карьеру, но что-то будет с экспе дицией! Чихачев размечтался о будущем и опять уснул. Его кто-то будил, чья-то сияющая физиономия явилась и доложила, что Николай Николаевич ожидают. Но Николай Матвеевич так и не смог проснуться.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2