Сибирские огни, 1960, № 12

— Каков молодец Николай Матвеевич, какая отвага. Вот тебе. Миша, живой герой! Имя его принадлежит истории! Невельской от него без ума, но наш Геннадий Иванович не понимает, что во многом ему обязан. Муравьев хитро улыбнулся и помолчал, глядя на обиженное лицо своего двадцатисемилетнего полковника. — Вот куча писем Невельского... Но откровенно скажу тебе, Ми­ ша, — пожаловался губернатор, когда Чихачев и дежурный офицер; ушли,— я не могу дочитать. Перепиши и оставь главное, суть. А то: «Хри­ стом богом», «молю вас», «я в отчаянии». Что за слезливость и нервность! И почерк ужасный! Вот его письма и рапорты в министерство написаны сдержанно, ясно, совсем другим языком и писарем переписаны. Он при­ слал их нераспечатанными, чтобы я прочел и послал дальше. Я прочел и вижу, что смело можно посылать. А мне он считает себя вправе писать от­ кровенно, так как любит меня, и готов утопить в потоках своего открове­ ния. Он воображает меня святым существом, которое ему все простит и все вытерпит. И, мол, раз ты родной и покровитель, так на те дохлую ворону с грязью вместо соуса, как в сказке. Он все валит на меня, и упрекает, и бо­ жится, и выражает любовь. Что-то вроде письма ревнивого любовника. Убери, Миша, весь этот соус, оставь суть, что он хочет и чего требует, о чем рапортует. И представь мне завтра. Не желаю выслушивать его из­ лияния! И почерка не могу разобрать. Не деловые бумаги, а какие-то най­ денные в бутылках манускрипты.... Он слишком рассчитывает на мое тер­ пение. Письма его в Компанию я просто не отправлю, как те, что были с прошлой почтой. Корсаков взял бумаги. Почерк у него отличный. Он прекрасно пони­ мал желание Николая Николаевича. Ему очень понравилось, что даже Не­ вельскому генерал спуску не дает. Вот что значит человек в силу входит и уверенно сидит на своем месте! * * * — Мешай дело с бездельем — с ума не сойдешь, Николай Матвеевич. Едемте к жене на дачу. У нее беспорядок ужасный, она упаковывается, вы простите нас, мы с ней люди простые,— говорил губернатор. Он повез Николая Матвеевича на весельном катере через Ангару. — Плавание по этой реке — прелесть! Смотрите, какие чистейшие пески, все время видно дно, до единого камешка. Даже неприятна такая прозрачность, как по воздуху движемся! Чувствуешь всю рискованность своего положения! — пошутил Муравьев.— На Байкале еще страшней, там целые скалы растут из глубины. Какое торжество природы! А какой чистейший воздух, какая ясность неба, какое солнце яркое. А ведь уже время быть холодам. Уже осень. Многое перевезено с дачи, но в такую теплую погоду жаль совсем уезжать в город. Катер пристал к берегу. За живой изгородью с облетевшей листвой видна красная крыша да ­ чи и застекленные крыши оранжерей. Из двери вышла стройная, темноволосая молодая женщина с высо­ ким лбом, выдающимися скулами и римским профилем. Она в коротком пальто, у нее сильное выражение лица, открытый взгляд, узкая, длинная и энергичная ладонь. Она держится царственно, просто и приветливо. Женственная улыбка, немного кокетства, но всего в меру, как показалось Николаю Матвеевичу. Он млел втайне. «Парижанка сразу видна! Очень хороша, хоть и говорят, что некрасива... Это только француженки умеют... И некрасивы, а увере­ ны как бы в своей красоте. И веришь невольно, поддаешься обаянию.