Сибирские огни, 1960, № 12

Чихачев умолк. Теперь поражен он. Он сам читал в рапортах о себе, о Бошняке, сам эти рапорты переписывал, когда Невельской не успевал управиться. Похоже, что похвалы Муравьева — уловка, лесть. Хотя в то же время очень, очень приятно внимание и такой восторг генерала. Дума­ лось, возможно, он не обратил внимания, читая рапорты. Хотя в то же время что-то неприятное шевелилось на душе. Почувствовалось, что здесь дворец, а не суровое зимовье, где все начистоту и правду режут в лицо друг другу. Тут везде капканы, каждое лыко в строку. Интриги, мир свет­ ской жизни. На миг подумал: не зря ли его приезд, может быть, напрасны и письма, и мольбы Невельского. Здесь все это пустят, как надо тому, ко­ му в руки попадет. Делу не будет оказано ни на йоту большей поддержки, чем хочет губернатор. Муравьев улыбался. Соврав в мелочах, человек терял ценность в глазах Чихачева. Отец, бывало, порол детей за малейшую ложь, так как малая — начало большой. Чихачев хмурится, не в силах понять, что же происходит. Муравьев всматривается в лицо офицера. Кажется, неглуп и уловил фальшь. Но сфальшивил, Николенька, не подавай вида, бей, хвали снова. — Вы расстроены нервами, — ласково заговорил он. — Условия у вас были тяжелы. Но вы совершили беспримерный подвиг, о чем я пред­ ставлю государю. «Да, губернатор прав, я стал сумасшедшим, таким же, как мы все. «Отпетые» — называл нас Геннадий Иванович. Он об этом написал в пись­ ме, что сейчас тут, перед губернатором». Чихачев старался успокоиться. Геннадий Иванович боготворит Му­ равьева, хоть и ругает часто. Неужели Геннадий Иванович ошибается? Нет, просто почудилось. Нервы, в самом деле. Муравьев вызвал дежурного офицера и приказал поместить Николая Матвеевича во дворце, в трех комнатах нижнего этажа. — Отдыхайте, сегодня поедем к жене на дачу за Ангару. Мы будем целые дни вместе, и я не устану расспрашивать вас об экспедиции, о Невельском и о ваших собственных подвигах. Интересней всякого романа. Льстить даже подчиненным надо смело, не бояться. Чередовать лесть и распеканции, когда что придется. Но в Петербург, конечно, его не пускать. В Петербург пусть едет полковник Агтэ. Он об экспедиции Не­ вельского ничего толком не знает, но он был на Становом хребте и убе­ дился, что никакой границы там нет, что земли там ничьи, что за хребтом: инородцы дани не платят. Вот он и поедет на днях в Петербург. Он у пе­ тербургских немцев свой, ему поверят. Вот и будет у меня еще одна рука в «немецкой» партии. Иногда и немцы нужны, дела не испортят. Вошел Миша Корсаков. Ему двадцать семь лет, но он уже полковник. В недалеком будущем предполагается устроить в Забайкалье самостоя­ тельную область. Миша будет там губернатором и командующим вой­ сками. Всеми двадцатью двумя тысячами, в том числе и бурятской кон­ ницей. Корсаков гладкий, с легкой полнотой свежего лица, которая в соче­ тании с властной строгостью взгляда сразу, еще до того как взглянешь на погоны, говорит о чине. Но едва Миша вошел, как это выражение власт­ ности исчезло, на лице проступило добродушие. Толстые щеки и подборо­ док обмякли. Он почтительно поклонился генералу и легко кивнул головой Николаю Матвеевичу. Быстро, еще не позабытой адъютантской походкой, подошел к столу. Муравьев заметил, как холодно и неприязненно блеснули чистые го­ лубые глаза Миши, когда он здоровался с Чихачевым. Губернатору захо­ телось подразнить своего любимца.