Сибирские огни, 1960, № 12

ска сбросили немцев в море, многие впервые увидели его: «Может быть, лучше было бы увидеть его впервые не вдали от родины, и не в горячке и напряжении трудного боя, а в мирное время, с террасы дома отдыха на Крымском или Кавказском побережье. Но если суждено всякому человеку за­ помнить навсегда день и час первой встречи с морем, то добытая в бою встре­ ча сухопутных русских, белорусских и иных советских людей с этим морем бу­ дет самой памятной и самой гордой да­ той их жизни». Сколько уже написано об ощущениях последних дней войны, сколько раз вос­ клицали: «Победа!» А вот сказал об этом А. Твардовский по-своему. И опять зазвучала в книге тема Родины. Просто удивительно, как проходит она и через эти заметки, и через очерки об Албании и Норвегии, и через все, все — букваль­ но. Книга называется «Родина и чужби­ на», но прежде всего она о Родине, о любви к ней, о верности ей. Особое место в книге занимает рассказ о том, как сложили печку сельскому учи­ телю. Других событий в «Печниках» нет. И если рассказ глубоко волнует и остав­ ляет неизгладимое впечатление, несмот­ ря на обыденность ситуаций и предель­ ную скромность выразительных средств, так это потому, что, во-первых, А. Твар­ довский очень по-своему сумел расска­ зать о труженике-мастере, о том, как труд жизни становится искусством, во- вторых, каждый из персонажей предель­ но раскрывается перед читателем. И еще подкупает манера рассказа — скорее не писанного, а именно — рассказанного — безо всякой стилизации и нарочитого подчеркивания — вот, мол, слушайте. «О печниках, об их своеобычном ма­ стерстве, исстари носившем оттенок таинственности, сближавшей это дело чуть ли не с знахарством, — обо всем этом я знал с детства, правда, не столь­ ко по живой личной памяти, сколько по всевозможным историям, легендам и анекдотам». С самого начала произведе­ ния кажется, что рассказ, как и почти все в «Родине и чужбине», ведется от ли­ ца самого поэта, и лишь несколько поз­ же выясняется, что это делится с нами событиями нескольких дней своей жизни сельский учитель. А событий-то всех, как уже говорилось, немного. В избе дымила печка, и следовало ее переложить до зи­ мы. Учитель — офицер запаса, вот он и пошел поделиться с военкомом своей бе­ дой, а тот послал его к знаменитому Его­ ру Яковлевичу, старому печнику. Старик было отказал. И тогда начали перекла­ дывать печку вдвоем — учитель с воен­ комом. Но тут подошел Егор Яковлевич, и дело пошло куда быстрее. Конечно, так нельзя пересказывать произведение. Однако и из нашего пе­ ресказа видно, что вертится все вокруг единственной печки. Если все же после прочтения рассказа нам становится теп­ лее, так это потому, что вы познакоми­ лись не только с таинствами Егора Яков­ левича, но и с добрым талантом Твар- довского-рассказчика. Кое-что открылось нам уже в запис­ ных книжках. Но в рассказе писатель чувствует себя много свободнее, да и впервые появляется в книжке герой- рассказчик. Он, правда, очень многим близок автору — тоже уроженец сель­ ских мест и тоже связал свою жизнь с литературой. Учитель — человек думаю­ щий, человек незаурядный и наблюда­ тельный. Он склонен к юмору и способен даже иронизировать по собственному адресу. Это его глазами видим мы майо­ ра, человека отзывчивого и увлекающего­ ся, упрямого и самолюбивого, человека, на которого можно положиться в беде. И, наконец, главное лицо — это, конеч­ но, Егор Яковлевич, большой мастер, старик, гордящийся своей профессией. Немногое умеет делать в жизни дед Егор, но в том, что он умеет, достиг со­ вершенства. И рассказчик, и автор, стоя­ щий за ним, искренне восхищаются Его­ ром Яковлевичем, который сначала ре­ шительно отказал, а потом пришел дири­ жировать кладкой печки. Две мысли составляют «зерно» рас­ сказа. Первое — о поэтичности, об арти­ стичности труда печника Егора Яковле­ вича. В этом отношении отнюдь не слу­ чаен разговор о том, как сложить печку и как написать, «сложить» стихи. Вто­ рое — о человеческой солидарности лю­ дей труда и творчества. А. Твардовский насквозь полемичен. И в заметках о войне, и в «Печниках», и в очерке об Ангаре немало глубоких вы­ сказываний по вопросам литературы. Они не выделены как-то особо, но они есть, хотя, будучи «разбросанными», не производят целостного впечатления. Однако если соотнести их с самой мане­ рой письма поэта, станет совершенно оче­ видной его эстетическая позиция. «Две недели, — рассказывает А. Твар­ довский, — экипаж советского танка на­ ходился на нейтральной земле. Люди ве­ ли бой, да еще готовили пищу в танке. «Как вы еще можете там о вареве ду­ мать?» — спросили одного из них. «Знаете, — говорит, — сухомятка все- таки не еда, супчику хочется». Вывод, который делает писатель, со­ вершенно неожидан, однако он очень точ­ но выражает авторскую позицию: «Мы все еще объясняем скупость и сухость наших писаний исключительностью воен­ ной обстановки. А надо полагать, что при этой именно исключительности нель­ зя жить сухомяткой». Нельзя жить сухомяткой, нельзя вы­ давать суррогат за искусство, нельзя создавать искусство без подлинного при­ звания — об этом говорится во многих произведениях рецензируемой книги. Вспомним майора из рассказа «Печни­