Сибирские огни, 1960, № 12

глашать: «Кража лошадей есть зло». Он писал: «Можно страдать заодно со своими героями, но, полагаю, нужно это делать так, чтобы читатель не заметил». Следуя за Чеховым, С. Антонов, думается мне, достиг своей цели — он показал жизнь в ее многообразии, в ее сложнейших пе­ рипетиях, и смешных, и трагических, а за всем этим читатель увидел большую лю­ бовь писателя к советскому человеку-тру- женику. Это проявляется у него и в доб­ родушном светлом юморе, и в той по­ этичности, с какой он изображает тру­ довые будни нашей страны, и в том, как он умеет находить прекрасное в совет­ ском человеке... А . Р у б а ш к и и БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА ело только в том, чтоб, говоря как будто про себя, говорить очень не «про себя», а про самое главное—худо, когда наоборот». (А. Твардовский). Короткие заметки из записной книжки, несколько очерков и рассказов составили небольшой томик прозы А. Твардовско­ го >. Больше всего в нем маленьких за­ меток, каждая из которых запечатлела какие-то эпизоды минувшей войны, а все вместе существенно дополняют уже со­ лидную литературу о событиях той поры. Прежде всего, конечно, нужно гово­ рить об этой записной книжке. В ней сли­ лись и память первого дня войны, и жи­ вые лица из большою людского потока. Вот и Надя Кутаева — совсем девочка «в скромной и тяжкой должности сан­ инструктора», и тетя Зоя, простая рус­ ская женшина, которая вместе со всем народом проходит через тяжелые испы­ тания. Здесь и заоисовки военного быта, и разговор о Васе Теркине, и люди, па­ мять о которых, может быть, и заставила А. Твардовского напечатать эту свою ра­ боту. Каждая заметка — законченная новел­ ла, и все-таки читать нужно их все вме­ сте, потому что они подобны.мозаике — играют и сами по себе, но лишь вместе образуют картину. Нет в этой книге на­ рочитых сравнений, ярких красок, беско­ нечных периодов и тонкой словесной вя­ зи. А ведь хватает за душу, не отпускает, и чем внимательнее читаешь, тем все бо­ лее убеждаешься: это и есть мастерство! 1 А. Твардовский. Родина и чужбина. Записи, очерки, рассказы. М. «Советский писатель:», 1959. Лишь потом начинаешь замечать кра­ соту и простоту языка, обыкновенность и выразительность пейзажа и такую до­ верительность интонации рассказчика, что кажется, кроме тебя, читателя, нет никого в комнате, автор же — твой близ­ кий знакомый, и это он делится с тобой о пережитом: «Вечером опять закат по­ чти такой, что поразил меня на неделе. Тогда я даже остановился и долго не мог оторваться не только от этой карти­ ны, но и от самого себя, от своего не­ обычайного состояния. Вряд ли я когда в жизни был так взволнован, чем-либо подобным. Закат стоял над дорогой, ши­ рокой, укутанной зимней степной доро­ гой на выезде из деревни. На необычай­ ном, малиновом крае неба вставали гу­ стые синие' и черные дымы деревни. Й все было так непередаваемо говоряще и значительно — степь, Россия, война, — что сжималось сердце и словно нечем бы­ ло дышать». Это о весне 1942 года. Маленькая за­ метка, всего две странички в книжке не­ большого формата, а все «про себя» и «не про себя», а про самое главное. Слы­ шит автор слова товарища о том, что почти все места, где он родился, учился, обзавелся семьей — почти все уже под немцем. Правда— страшная и очень зна­ чительная, такая, что от нее не отмах­ нешься, заставляет писателя мысленно вернуться к отчим местам на Смоленщи­ не, к родимому хутору Загорье — к «чуть заметному на болотном месте взгорочку», к «дороге, заросшей чуть укатанной красноватой травой», — и мы спешим следом за автором. Но куда бе­ гут его мысли, почему вспомнилось все вдруг? Да потому, что у товарища, и у всех других товарищей, и у всей земли русской — от Загорья до Ленинграда — одна беда, одно горе. Печален конец этого путешествия: «здесь дорожка, сухая, посыпанная ело­ вой иглой. И наше поле, и усадьба со двором, крытым «дором». И вдруг вспомнил, что и там — немцы». Можно много раз повторить, что враг проник уже далеко в центр страны, и все-таки не заставить т а к почувство­ вать всю глубину происшедшего. Враг в Загорье. Кто его знает, этот небольшой хутор на Смоленщине? Но все знают свое Загорье, свой родной дом, и каждо­ му нестерпимо видеть в своем доме врага. Такова одна из фронтовых заметок, а их около пятидесяти, и все они «про са­ мое главное». Заметки А. Твардовского многим примечательны, но одна их черта заслуживает быть особо отмеченной — о чем бы ни говорилось в них, всегда под­ купает тон повествования. О большом и великом говорится просто и именно по­ тому возвышенно. Пуще всего боится поэт штампа, ■едва ли меньше восклица­ ний и риторики. Может быть, потому о победных днях сорок пятого года гово­ рит он так доверительно, спокойно. Вой­