Сибирские огни, 1960, № 12

перед всем личным составом, этот, напротив, забился в трясину неправды. Я не могу, видимо, просить вас отставить суд, чтобы снова собрать людей и снова спросить их — будут ли они ручаться за человека, который способен по-разному говорить о себе, о своих проступках, или не будут. Я уполномочен доложить суду о нашем положительном решении. Я докладываю о нем. Но я должен при этом высказать требование всех здесь присутствующих, чтобы в своем заключении По­ жидаев занял правильную позицию, осудил бы себя открыто и непримиримо. Двойной игры быть не должно, двух Пожидаевых быть не может. Старая поговор­ ка говорит: коль умел провиниться, так умей и повиниться. В последнем слове Пожидаев поспешно сдал все свои «крепости», пови­ нился. Судьи ушли на совещание и вернулись с приговором. Условно осужденного передать на исправление коллективу. Срок испытания годичный. А через неделю в «Выпрямителе», ротной сатирической газете, появилось сочное пятно — карикатура: Пожидаев во хмелю. Он широко опоясан гармонны­ ми мехами, над бровью привычные декоративные кольчики, за ухом — хризан­ тема. Вместо подписи — крошечная заметка «Отозванное доверие». В ней гово­ рилось, что Пожидаев «нарушил солдатское слово». При выезде с концертом ар­ мейской самодеятельности в железнодорожный поселок «допустил самоволку, на­ пился с дружком-гражданским, после чего решил потешить себя катаньем на такси, уехал в деревню, а утром был найден в канаве, грязный, как свинья. И это солдат? Позор!» Снова собрание — слова удивления, гнева, горечи, осуждения. Поруганное доверие товарищей отозвано. Второй суд. Вместо общественного защитника об­ щественный обвинитель, и, на этот раз уже безусловный, приговор — год дисцип­ линарного батальона. Обманул — получай сторицей. А после суда рождение ци­ тированной жалобы. «Все кончилось так, как должно было кончиться... Прошу вас Еыслать меня в самые отдаленные и трудные места...» Путь окончен, и мы — в ротной канцелярии. Я сижу в глубине ее, на гро­ моздкой крашеной скамье, сработанной на века, полковник Н. — за письменным зеленоверхим столом, справа от него и чуть впереди — Пожидаев. — Хотелось бы говорить начистоту, Пожидаев... Пожидаев пытливо целит в полковника хмурым безбоязненным взглядом. ■— Смотря о чем... — Губы его трогает сдержанная ухмылка. — Мы приехали ради вас... — В голосе полковника проступают жесткие нотки. — Вы рветесь в колонию, и это удивляет... это оскорбительно для вас, если хотите. — Рвусь в колонию? Нет. Я бы остался здесь. Он бодливо кивает на окно. Сразу за окном — выбитая в цыплячей мураве желтая глинистая тропка. Обогнув железные воротца турников, она перебегает внутреннюю линейку и утыкается в дощатый забор, красно просвечивающий на предзакатном солнце. У забора, на штабелях леса, — солдаты. Уверенно гудит басовая гитарная струна. Солдаты поют вполголоса. — Но пока вы и не просились остаться в части? Пожидаев молчит. Он вслушивается в песню. Песня. Я, кажется, угадываю его мысли. Там — песня, здесь — трудный разговор. — Пустой номер — такая просьба, — говорит он наконец. — А раз пу­ стой — падай до дна... — Откуда такая обреченность? Вы представляете себе то, что зовете дном? Тюремную жизнь? — Чудок знаю. Слыхал. — Не от Васьки ли Романиста, если не секрет? Пожидаев не готов к этому вопросу. Он заметно тушуется, но уже в сле­ дующее мгновение делает спокойное лицо. Вроде и не слышал вопроса. Ц . «Сибирские огни» № 12.