Сибирские огни, 1960, № 12

«Нет тебе доверия», — бьют мне в душу слова солдата. — Довериться кол­ лективу?» И я тяну руку, чтобы попросить слова... Таким, примерно, был рассказ Рещикова. Финала у этой повести пока нет — следствие развертывается. Не решена поэтому и судьба Рещикова, хотя мужественное его самопризнание позволяет мне думать, что будущее сержанта не станет тяжким. Ч у ж а я т е н ь Преступник преступнику рознь: сто воров — сто миров. Но, пожалуй, в од­ ном они одинаковы — все ищут снисхождения. Приговоренный просит жизни, •если над ним нависла смертная казнь, свободы, если грозит тюрьма. И всегда— меньше и легче, и никогда — больше, строже... Но вот — исключение: жалоба солдата Пожидаева. Тетрадочный листок, гу­ сто исписанный лиловым «шариком». Солдат осужден к году дисциплинарного .батальона. Читаю: «...Все кончилось так, как должно было кончиться, — скамья подсудимых.. Теперь спрашивается — за что я на нее сел? Сам же и отвечаю — за свои глу­ пые и необдуманные поступки. Но я за них избрал себе более беспощадную ме­ р у — колонию. И прошу вас выслать меня в самые трудные и отдаленные места, где бы я мог задуматься над будущим своей жизни, где бы мне дали понять, что такое жизнь. Дисциплинарный же батальон это та же армия, только более стро­ гая. Я армии недостоин. И вот прошу: дайте мне год или полтора исправительно- трудовой колонии. Я знаю, документы у меня будут замараны, но душа будет чистая». Человек просится за караульные вышки колонии. Больше и строже! Поче­ му? Все ли сказал лиловый «шарик»? Что побудило его бежать по бумаге — обида, стыд, уголовная «романтика», каприз, позерство? Редкий для судьи случай, но я знал преступника еще до того, как он стал ■преступником. Я видел в Пожидаеве ершистого, эгоистичного, дурно воспитанно­ го хлопца. Он действительно был не прочь встать в позу, сыграть на публику. Я знал его похождения, бессмысленно-дерзкие, горестные, знал, как он рос, как жил в детские годы, и все-таки был бессилен дать себе удовлетворяющий ответ— почему? Как вызрела эта дикая просьба? Пришла мысль побывать в воинской части, расспросить о Пожидаеве самого Пожидаева, открыть ему глаза, снять путы нелепых заблуждений. Я доложил дело полковнику Н. — Вы знаете, есть одна догадка, — сказал он. — Словом, я не против по­ ехать... Наутро мы отправились в часть. К месту, пожалуй, рассказать теперь о встречах с Пожидаевым. Сентябрь. Зябкий туманный полдень. Кричит пароход и, вспучивая носом серую, без блеска воду, идет на берег. С борта парохода я вижу высо­ ченный яр, баррикаду мешков с мукой, грузовую автомашину в кумаче, горстку новобранцев с заплечными мешками и баулами. — Ки-и-дай!... Ча-а-ал-ку!.. Ча-а-ал-ку! — вопят с берега мальчишки. Из носовой части парохода ползет на цепи к яру красная доска — трап. Еще минута, и два матроса держат над ней за концы шест-наметку: теперь это перила. Новобранцы ходкой рысцой взбегают на борт. А пароход тем временем уже пятится в глубь реки, берег показывает нам другую свою грань, и тогда я ви­ жу, как с вершины увала бежит к воде, обрушивая каблуками глинистую осыпь, .долговязый паренек в парадной фуражке морского офицера.