Сибирские огни, 1960, № 12

Что ж, давай. Только учти... — я махнул рукой в сторону Маши, одино­ к а я фигурка которой маячила над насыпью. — Да я коротко... Ты ведь помнишь, я тоже служил в армии и, значит, знал кое-что не только «ряды вздвой». — Степан понурился, помрачнел. — Но вот насчет потрепаться — замок. У нас взводный говорил так: «Болтун—это распе- -чатанное письмо». — Которое все могут прочесть1, — докончил я, наливаясь злостью. Болтун. Кто болтун? — Э, да ты не плохо знаешь, что говорил мой взводный... Прощай. И не ер­ шись. Лучше крепенько подумай — на свадьбе могла быть настоящая сволочь. Ходок снова затарахтел, замелькали спицы. «Настоящая сволочь!» Ночью я не спал. Казарменное окно в моих ногах из синего стало черным, потом побурело, а я глядел и глядел в него бессмысленно и бездумно, без жела­ ния что-то увидеть. «Распечатанное письмо. Болтун». Перед подъемом дурной дыроватой сон сморил меня. Я уснул внезапно, ■будто рухнул в омут, но тут же проснулся — труба играла тревогу. По казарме молча двигались солдаты, лязгали оружием и, запоясываясь на ходу, выбегали ■строиться. Натягивая сапоги, я ближе услышал голос горна, в нем были зов, повеление, угроза, и я вдруг взмок от внезапной догадки: «Я, я виновник». Мысленно соеди­ нить, связать в один узел эти два события — мое поведение на свадьбе и трево­ гу — я не мог, но и не видел другой причины для тревоги, кроме этого моего 'поведения. Сбегая по лестнице, увидел через распахнутую дверь черно-серые свитки ды­ ма за рекой. Ветер выкатывал их из тайги и гнал с того берега по раздольной стремнине. Горел лес. Второй раз за недолгое время. И это скатило с души тяж­ кий груз: «Не из-за меня тревога». Вдоль строя, по-над яром, вышагивал на своих длинных журавлях-ходулях неловкий и чем-то особенно близкий командир автороты капитан Матвеев. Он ■подал команду, другую. Перебирая колесами березовые кругляши, устилавшие топкую речную пойму, слоноподобные автомашины с надсадным урчанием по­ ползли на паром. Заскрипел трос. Поплыли. ...Я думал, что мое горе, горе-гореванище, мои думы пропадут пропадом, утонут в работе. Нет. Не пропали, не утонули. Скребли и скребли мою душу, то­ чили без конца. Падала подрубленная сосна, махала макушкой, а я думал: «Вот так и я подрубил, подсек. Вот так же и упадет». Что подсек, что упадет — тол­ ком не знал. «Настоящая сволочь!» Приходила мысль, что настоящей сволочью и был этот Збарский, что он нарочно взвинтил меня грубостью, мерзостью, чтобы я сорвался, открылся, и я действительно сорвался, открылся, загавкал, как ще­ нок-балаболка. «Збарский. Кто этот Збарский?» Я немного был знаком с ним до •свадьбы, но злость, ярая злость на себя повымела из головы все, что я знал и помнил. Открытое распечатанное письмо теперь ковыляло по свету, беззащитное, до­ ступное и злой воле, и шкодливому любопытству. Оно могло стать лакомой добы­ чей. Чьей? Кто охотник? Збарский? Или Збарский и кто-то другой, вместе с ним? Или никто? В памяти всплыл тощенький старичок в белом френчике из рогожки. На свадьбе он сидел против меня, за строем бутылок. Гость этот пил мало — пригу­ бит стаканчик, тут же поставит его на скатерть, улыбнется не то мне, не то кому* то другому, достанет маленькую розовую расческу, подправит свой чубок-хохо- лок, тронет усы — направо, налево, дунет на расческу и сидит, забавляется сига­ 1 «Болтун — распечатанное письмо, которое все могут прочесть» — изречение П. Бауста, фран­ цузского лексикографа.