Сибирские огни, 1960, № 11

юколы. Вожак поднялся и с большим трудом стал карабкаться дальше. Одна из собак путалась в постромках и висла на них. Чумбока ударил ее, но она не поднималась. Он выпряг ее. Она жалобно выла, отставая и гля­ дя вслед медленно уползающей нарте и уходившим людям. Ноги у Чихачева промокли. Плохо дело. Возвращаться — нечего и думать. Вчера, вернувшись из поездки, он так проголодался, что, не согрев­ шись, не обтерпевшимися застывшими зубами схватил горячее мясо. Страшно грызть мороженое мясо, но еще страшней морожеными зубами схватить горячий кусок. Сначала ничего, а потом весь вечер зубы ныли. Вечером боль стихла, а теперь опять. Грудь дышит глубоко, подъем поло­ гий, но идти трудно, погода сырая, мерзнешь хуже, чем в мороз, грудь за­ ложило, спирта так мало, что жаль тратить последнее, да и самое труд­ ное впереди. — Чумбока! — крикнул он. Хотел спросить, пройден ли перевал, но проводник идет вперед и не отвечает. Через некоторое время останови­ лись, опять дали собакам по ломтю юколы. Посидели на нарте, съели по куску нерпичьего жира. — Перевал прошли! Вот как раз тут перевал, — сказал Чумбока, по­ казывая пальцем на землю. Он притворно закашлялся. — Ты болеешь? — А что же! Конечно, болею! Пошли дальше. Идти стало легче. На стоянке бросили еще одну собаку. «Много наблюдений полезных делаешь, — думал Чихачев. — Да бог знает, кому они нужны. Если бы я мог писать! Но таких романов вообще нет на свете. Сам Купер, видно, не имел представления ни о чем подоб­ ном». Чихачев вспоминал прочитанные книги и думал, что если они на­ писаны правдиво, то очень сухи, как Геннадий Иванович говорит, что-то, мол, вроде шканечного журнала. А занимательные романы вранье ужасное. Чихачев и не собирался ничего писать. Он лишь желал знать, сколько миль от перевала до озера, и если бы ему удалось вставить эту цифру в рапорт, — это для него было бы дороже всякого романа. Черт бы их побрал, этих романистов! Николай Матвеевич идет и считает шаги и следит по часам. Чумбоке велено идти прямо, не сворачивая. «Надо только сухарей и провизии, что­ бы были силы поскорее закончить все и убраться в Петровское. «Убраться», конечно с умом, сделав все как следует, а не кое-как, лишь бы сбежать». Вечер. Собаки еле живы. Чумбока стал разводить костер, он разулся и жалуется, что вспухла нога. А вокруг много любопытного. «Вот солнце заходит и просвечивает сквозь мхи, висящие на деревьях. Ветер качает мхи... Все интересно в ле­ су, как и на море... А какими страшными глазами смотрит усталая соба­ ка, когда ее бросают». Утром Чумбока опять жаловался на ногу, злился. Чихачев рассердил­ ся на него и, когда вышли на берег озера, где стояла одинокая юрта, сказал: — Знаешь, оставайся-ка ты тут с собаками, я дальше пойду один. Чихачев видел — дальше нарту везти нельзя, все собаки передохнут. Их всего три осталось. Чумбока подумал, что Николай шутит. Тот достал высохшие за ночь у костра запасные ичиги, переобулся, уложил в котомку оставшиеся су­ хари и кусок жира. — Николай... А Николай, — заговорил смущенный Чумбока. Нет уж, ты не хотел идти, так оставайся! — отрезал Чихачев. Да ведь знаешь, я не со зла, суди сам, зачем потащимся вдвоем, при­ мирительно сказал Чихачев и вышел.