Сибирские огни, 1960, № 11

маном, ему необыкновенно интересны его герои, он видит их, как живых, его за­ хватил мир, созданный им, однако едва роман закончен, как он, страдальчески морщась, просит не напоминать о нем. Теперь новые проблемы встали перед .ним и требуют разрешения. И. А . Гончаров писал о себе , что мно­ го раздумывает над своими сочинениями, ,а как напечатает, то совестится их и ни­ когда в них не заглядывает. Точно так было и у многих других писателей. Говоря о художественных открытиях писателя, следует коснуться еще и та­ кого вопроса. Нам не раз приходилось встречать «продолжения» «Евгения Оне­ гина» или, скажем, «Василия Теркина». Продолжения эти всегда были скучны и !тягостны. И тут дело совсем не в том, что у подражателей таланта не хватило. И талант у них есть и умение. Ямбами они владеют отлично, а про махорку иной раз напишут лучше, чем даже сам Твардовский. Однако ведь талант дорог лишь в той мере, в какой он помогает понять действительность. Какой ж е это •талант, если он ничего не открывает, ес- :ли он нам только то и сообщает, что мы и без него знали? А эти темы уж е до конца были исчерпаны Пушкиным и Твардовским. Работая над продолжением этих поэм, даже и невозможно открыть что-либо новое. Неизбежно придется по­ вторять то, что уже было сказано. Твардовский рассказывал о себе, что он тоже собирался продолжать «Василия Теркина». Ему со всех сторон слали со­ веты, как это сделать. Иные товарищи присылали даже подробно разработан­ ные планы новых глав. Кто-то напи­ сал ему: Г д е В а ш Т е р к и н , г д е В а с и л и й — В ы н а й д е т е без у с и л и й , Т а к к а к з н аю , д л я п о э та М а л ы й т р у д — з а д а ч а э т а . . . «Но дело в том, — говорил Твардов­ ский,— что именно эта очевидная лег­ кость задачи лишала меня права и жела­ ния осуществить ее. Это значило бы, что я отказался от новых поисков, от новых усилий, при которых только и возможно сделать что-нибудь в искусстве, и стал бы переписывать самого себя» . Точно так же одно время Твардовский собирался продолжить «Страну Мура- вию», отправив Никиту Моргунка в путе­ шествие по стране. «Это предполагалось обязательным, а главное — и трудов-то, казалось, не составляло больших: пове­ ствование развернулось, стиль и харак­ тер его определились: давай дальше. Но эта-то очевидная легкость и обязатель­ ность задачи насторожили меня. Я от­ казался от «продолжения» поэмы и до сих пор не жалею об этом». Когда автору заранее известен каж- ' дый шаг его героев, все, что может с ни­ ми случиться, писать легко, однако в та­ ком случае писатель ничего не открыва­ ет, работая над своей вещью. Трудность нужна не сама по себе. Писатель по сво­ ему опыту знает, что открытия, которы­ ми дорога его работа, никогда не даются легко. Он уж е многое открывал и знает, что каждое открытие давалось долгими, иногда мучительными раздумьями. Каж­ дый раз их приходилось в известном смысле даже выстрадать. А когда пи­ шется легко, когда чувствуешь, что и раздумывать не о чем, то это насторажи­ вает. Легко писать — значит, нет откры­ тий, значит, и работа никому не нужна. Но как ж е так? Нам много раз гово­ рили, что писатель должен отличнейшим образом знать свой материал, что иначе он не сможет выполнить работу, а тут мы утверждаем, что он приступает к сво­ ему роману не потому, что знает, как и что будет, а потому, чтв еще многого не знает. Однако в этом нет противоречия. От­ лично знать материал, на котором будет построен рассказ или роман, это и в са­ мом деле первое «золотое правило» в литературе. Флобер годами изучал все, что имело хотя бы малейшее отношение к его героям. Прежде, чем приступить к «Саламбо», он прочел сотни книг по исто­ рии пунических войн, о Карфагене, Туни­ се, средиземноморской флоре, знал все, что касалось Карфагена лучше, чем лю­ бые специалисты. Однако все, что изучал Флобер, что находил в книгах, не было его открыти­ ями. Все это было известно и без него. Не в этом была его заслуга. Ему пред­ стояло узнать другое. Он должен был сквозь тысячелетия разглядеть Карфа­ ген, представить в образах и город и своих героев, узнать, что случится с ни­ ми, восстановить каждый день их жизни, понять, почему они так поступали. Вот в этом его открытия. Нет вопроса, для кого пишет поэт, для кого он пытается разобраться в окружающем мире, для себя или для об­ щества, но есть другой вопрос: кто ты, поэт? Какой ты? С кем ты? Все в чело­ веке, все в величине его личности. Чекмарев писал для себя. Он так и го­ ворил, что первую половину своей жиз­ ни будет писать только для себя. Он так и делал. Однако почему мы без конца перечитываем его глубоко личные стихи, в которых он разговаривает то сам с со­ бой, то с Тонечкой, которая не хочет приехать к нему в далекие башкирские степи? Почему мы хотим жить так, как жил он? Да потому, что он хорошо про­ жил свою коротенькую жизнь. Говорят, что если найти выигрышные слова, то получится хорошее выигрышное сти­ хотворение. Какое заблуждение! Челове­ ку нужна не горсть слов, а героическая жизнь. Давно уже было сказано, что для того, чтобы написать героическую поэму, нужно сначала всю свою жизнь сделать героической поэмой. Но вот стихотворение, которое написа­ но тоже «для себя» . Мне его украдкой прочитал некий поэт.