Сибирские огни, 1960, № 11

ной, Долли говорит Каренину о своей собственной жизни: «Я вышла замуж, и мой муж обманывал меня; в злобе, рев­ ности я хотела все бросить, я хотела са­ ма... Но я опомнилась; и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу... Я простила, и вы должны простить!». Толстой действительно всячески опо­ этизировал материнское чувство Долли, не в пример Анне, дети были истинным «компасом» ее поведения, но и она мо­ гла лишь ценой лжи сохранить види­ мость семьи, иллюзию счастья. А ложь была ненавистна Толстому во всех ее проявлениях, поэтому не смиренная Дол­ ли, а бунтующая, дерзновенная Анна, погрешившая против «вечных законов» нравственности, оказалась героиней ро­ мана, привлекшей восхищение ее автора. 5 Толстой любил свою героиню, писате­ ля восхищала ее правдивость, смелость и сила чувства, презрение к обществу, естественность жажды счастья. Любил бунтующую и обреченную Анну и нас заставил полюбить ее и преклониться перед бунтом и гордым страданием сво­ ей героини. И в то ж е время сквозь гро­ зовую атмосферу романа проходят и толстовские поиски тишины, каратаев- ского благолепия. Это и дало возмож­ ность Достоевскому не только признать несравнебную художественную силу ро­ мана, но и, воспользовавшись присутству­ ющей здесь каратаевской тенденцией, на­ чисто изйратить его смысл. В романе Толстого Достоевский нашел «русский ответ» на вопрос, загаданный якобы ев­ ропейской цивилизацией, а вернее — социалистической мыслью. Во взгляде же Толстого на виновность и преступность людей ясно усматривает­ ся, утверждает Достоевский, что никакое уничтожение социального неравенства не спасет человечество, ибо зло заклю­ чено не в характере общества, а в душе самого человека. Отсюда будто бы и эпиграф — «Мне отмщение, и аз воз­ дам»: одним лишь небесным силам ведо­ мы тайны человеческих судеб. Можно было ожидать, что именно в «просветлении» Левина Достоевский цайдет -завершающую идею романа и восславит его героя. Но этого не произо­ шло. Изощреннейший и подозрительней- Щий диалектик Достоевский не мог не заметить двойственности толстовского романа, поэтому он и не поверил в оза­ рение Левина. Назвав его московским ба­ ричем средневысшего круга, с оттенком праздношатайства, Достоевский пророче­ ствует, что веру свою он разрушит опять, долго не продержится, найдет какой-ни­ будь новый повод, и разом все рухнет. И Достоевский с ожесточением набра­ сывается на восьмую, заключительную часть романа, в которой Толстой под­ вергает сокрушительной критике прит­ ворный патриотизм и лживую славян­ скую солидарность все того же враждеб­ ного народу привилегированного обще­ ства. Достоевскому очень хотелось найти в толстовском романе «русский ответ» на загадку, загаданную социализмом, и этот мниморусский ответ должен был отвра­ тить от поиска социального выхода. Но в романе Толстого сказалась такая сила отрицания именно социальных устоев, порождающих зло мира, что в эпиграфе «Мне отмщение, и аз воздам» начала уж е звучать угроза не только небесной, но и реальноземной карой. Бунт женщи­ ны, погубленной страшной системой уг­ нетательского общества, взывал к воз­ мездию, и это разрушало веру в просвет­ ление Левина, это разрушало и попытку Достоевского выпятить реакционную сто­ рону толстовского поиска правды. Ведь и в «Войне и мире» каратаевщи- на совмещалась с восхищением перед ду­ биной народной борьбы. В «Анне Каре­ ниной» Толстой с такой беспощадной последовательностью разоблачал все ус­ тои господствующей антинародной обще­ ственной системы, что бунтарская его тенденция стала главенствующей, пре­ вратив роман в неумолимый приговор миру насилия. Традиционная для лите­ ратуры XIX века тема крушения любви отразила в толстовском романе бездну горя, созданного уродливым строем жиз­ ни, вот почему, наперекор утверждению Достоевского, объективный смысл рома­ на тяготел не к индивидуальному душе- устройству, а к революционному отрица­ нию всего мира насилия. В процессе создания «Анны Карени­ ной» в Толстом и назревал духовный кризис, завершившийся полным разры­ вом с окружающей его средой, полным разрывом с полицейским государством. Ведь и его обаятельная героиня Анна оставалась «одна среди всего поля». Смирению перед ненавистным ей общест­ вом она предпочла смерть. Толстой не только преклонился перед ее праведным бунтом, но и сам предпочел остаться «один среди всего поля», проклиная и разоблачая церковь, государство, господ­ ствующие нравственные представления, все отвергая во имя и в защиту обману­ того, разоренного обездоленного му­ жика. О чем бы ни писал этот величайший художник, душой и мыслью он неизмен­ но обращался к русскому замордованно­ му крестьянину. Сквозь повесть о жен­ ском сердце, разбитом миром злобы и лжи, доносится все тот же стон русского мужика, терзающего душу величайшего художника России.