Сибирские огни, 1960, № 11

хранившей народные, национальные кор­ ни. Отсюда сила ее патриотического чув­ ства и способность к высокому подвижни­ честву. Утверждение сословно-дворянских ин­ тересов весьма волновало автора «Вой­ ны и мира», искавшего в патриархаль­ ных связях помещика и мужика нрав­ ственную силу, способную возродить ос­ кудевающее дворянство. В какой-то сте­ пени, к собственным тогдашним поискам возможного мира и благолепия между правильным барином и мужиком, Тол­ стой семидесятых годов мог бы уже при­ менить слова, сказанные в «Анне Каре­ ниной» Николаем Левиным брату Кон- •стантину, что тот хочет продолжать эк­ сплуатировать мужика, но с идеей. Ра­ зоблачая лживый и подлый мир князя Василия Курагина, Толстой противопос­ тавлял ему, как единственно возможный идеал дворянского общества в историче­ ском плане — Кутузова, в бытовом — Наташу Ростову, сохранившую в своем характере прелесть народных начал. Т ех самых, коих лишен был князь Анд­ рей, задумавшийся над судьбами России. По сравнению с образом казачки Марья­ ны, Наташа Ростова оказалась дальней­ шим развитием- и углублением поиска нравственных основ жизни. В «Казаках» одной и той ж е природой порождены и величавая красота Марья­ ны и могучая прелесть окружающих гор. Отсюда в конфликте Оленина и Марь­ яны лишь столкновение природного с ис­ кусственным, тогда как в образе Наташи противопоставление народного, нацио­ нального безнародной и антипатриотиче­ ской лжекультуре светской гостиной. О Марьяне сказано, что это женщина, вы­ шедшая из рук творца и сохранившая прелесть природной непосредственности, а по поводу пляски Наташи, плененной народным мотивом «Барыни» и плясо­ вой песни «По улице мостовой», худож ­ ник восхищенно спрашивает» «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха , которым она дышала,— эта графинюшка, воспитанная эмигранткой- француженкой, — этот дух, откуда взя­ ла эти приемы...» В национальной самобытности, в бли­ зости к народным токам покоряющая прелесть Наташи Ростовой. И любуясь •своей героиней, Толстой стремится дока­ зать, что в подобном характере и заложе­ ны все необходимые нравственные усло­ вия человеческой деятельности. Вера в силу человеческого разума бы­ ла основой теории и практики революци­ онных демократов-просветителей. Отсю­ да их ставка на человека, способного ре­ волюционным путем изменить неразум­ ный угнетательский строй общества. Рационализму' русских просветителей Толстой противопоставил свое понима­ ние жизни народа, развивающейся не по правилам, не по указаниям выдающихся личностей, а по стихийным законам не­ ведомой нам исторической необходимо­ сти. Отсюда у Толстого преклонение пе­ ред покорной мудростью Кутузова и глумление над своеволием Наполеона, играющего шутовскую роль руководите­ ля истории. «Очевидно было, — пишет Толстой, — что Кутузов презирал и зна­ ние и ум, и знал что-то другое, что долж­ но было решить дело — что-то другое, независимое от ума и знания».. Отсюда и стремление Толстого предста­ вить в Каратаеве именно эту, вненацио­ нальную стихию русского сознания. И от­ сюда же утверждение, что Наташа не удо­ стаивает быть умной, ибо руководствует­ ся в своих действиях и помыслах тем же инстинктом народных масс, который и дал возможность Кутузову не мешать народным усилиям изгнать Наполеона. Будь представления эти только заб­ луждениями, они не могли бы стать ос­ новой величайшего произведения искус­ ства. В том-то и дело, что в историче­ ских и философских взглядах Толстого, в его критике рационалистического миро­ воззрения были свои кричащие противо­ речия, свои сильные и слабые стороны, но это не произвол художника, а, как указывал Ленин, отражение реально-ис­ торических тенденций времени. В толстовской критике особой роли царей и военачальников в историческом процессе была заключена огромная про­ грессивная сила. Из веры Толстого в трудовой народ, как создателя всех ма­ териальных и духовных ценностей, и выросла его беспощадная критика пара­ зитизма сословий, присваивающих себе право руководить народом и его обворо­ вывать. Эта сильная сторона толстовских представлений и дала ему возможность не только разглядеть место народа в ис­ тории, но и восславить дубину народной борьбы, решившей на снежных русских равнинах судьбу корсиканского авантю­ риста. Но эта же вера в роевую силу на­ рода, в неотвратимость исторического движения, зависящего от совокупности воли миллионов, породила в Толстом тут же, рядом с восхвалением активной народной дубины, пренебрежение к разу­ му и волевой активности личности. Тут слабость толстовских представлений яв­ ляется как бы продолжением его силы, его веры в народ. И в этом была неуст- ранимость вражды Толстого к материа­ листам и революционерам партии Чер­ нышевского. Противопоставляя образ Наташи Рос­ товой светской черни, Толстой отстаи­ вал возможность патриархальных отно­ шений между помещиком, сохраняющим близость к трудовым, народным началам жизни, и мужиком, способным нравст­ венно возродить культурный слой дво­ рянства. С одной стороны, это реакци­ онная утопия помогала художнику со всей беспощадностью срывать покровы с общества, враждебного народу и погряз­ шего во лжи и разврате. И в этом была сила Толстого. С другой стороны, эта же реакционная утопия побуждала его ис­