Сибирские огни, 1960, № 11

другая, посмелей. И словно в шлюз поток, прорвался звенящей юности задор. И каждый вставить порывался хоть слово в общий разговор. А час спустя запели пилы, местами вспыхнула трава... Так незаметно жизнь вступила в свои житейские права. 3 Вгрызались зубья пил точеных в сосну, кедровник, пихту, ель, и те сверзались обреченно, метая шишки, как шрапнель. Хрустели кряжистые сучья под звон проворных топоров, и свежей хвои дым пахучий слоплся поверху костров. Рубили мы тайгу под корень, с корнями выдирали пни, и каждый силился ускорить свой труд, опережая дни. А обогнать их было надо, азартно пилами звеня: барак — надежда и отрада — стоял гвоздем в повестке дня. И дождь заглох, ослабла стужа не било в нос травы гнилье, когда впервые шли на ужин в свое сосновое жилье. И уступив дорогу свету, что тек с коптилки жестяной, гурьбой налипли у газеты, от века прозванной стенной. Стишки, куплеты и с натуры, как бы из смеха отлиты, задорные карикатуры нам надрывали животы.