Сибирские огни, 1960, № 11
А ху . И так хорошо дышится здесь вот, в Леушах, встречающих все ветра, что разгуливают над таежными далями. Пока все. Письмо третье За мутными стеклами окон лениво опадают снежинки. Иногда налетает по рыв ветра, и они комариным роем долго толкутся в воздухе. — У нас частенько так: закрутит, заметелит, — говорит Лука Власович Чудновец председатель Шаимского рыбкоопа, — а потом отпустит... Бывало, река станет, за сеном на лошадях по льду ездим, а через ночь — ни ледышки, плавай в заречье на лодке. И плаваем. Одним словом: Конда. Понимаю: Лука Власович хочет успокоить меня, чувствуя, что я нервничаю, потеряв надежду выбраться из Чантырьи. В средней части Конды и в низовьях навигация еще в разгаре, а здесь, в верховьях, зима уже наступает. В конце концов решаю: не беда! Еще проведу здесь месяц, другой, пока най дется оказия. И нечего падать духом. Тем более здесь много интересного, осо бенно за Мулымьей... После этого решения настроение у меня поднимается. И уже не столь мрач ным кажется свинцовое небо, и не таким грустным пейзаж: покосившийся пере лаз, за ним почерневшие срубы без окон, приземистый сарай, а в просвете — стылая полоска Конды, такая узкая, что верится: можно прыжком перемахнуть на другой берег. Дверь в комнату распахивается, и на пороге появляется моложавый мужчи на маленького роста в синей, изрядно выцветшей сатиновой сорочке, в накинутом на плечи латаном и перелатанном кожушке. Обут он в старенькие ссохшиеся брод ни с навсегда загнувшимися носками. А в руках держит... арбуз! Здесь , в вер ховьях Конды, когда за окном толкутся снежинки, репетируя метели, арбуз вызы вает радостное возбуждение. — Капитан самоходки «Украина» Владимир Миколаевич Бабкин... — шмы гая носом, говорит вошедший. — Разгружают? — Умгу, — утвердительно отвечает Бабкин. — Целую самоходку арбузов доставил, — замечает Лука Власович, — мансийцев удивил, нас порадовал... А обратно пробьетесь? — спрашивает он Баб кина, присевшего на краешек стула. — Пробьемось! — снова шмыгает носом капитан самоходки. — Вот и будет вам оказия, — поворачивается ко мне Чудновец, вставая из-за стола и огромнейшей фигурой полностью заслоняя окно, — можно прямо до Нахрачей, можно и в Луговой высадиться. Эти строчки я пишу, Николай, в каюте «Украины». Часа два назад мы отча лили от берега, и Чантырья скрылась за поворотами реки. Настроение бодрое. Как-никак — плывем. Самоходка — маленькая баржа, всем своим видом больше смахивающая на корыто, нежели на судно, предназна ченное для плавания, бойко выстукивает, так и хочется сказать, движком, а не двигателем, и со скоростью, не превышающей полтора-два километра в час, осто рожно пробирается через отчаянно звенящие, шуршащие, разлетающиеся оскол ками ледяные поля от полыньи к полынье. За нею остается узкая, в ширину корпуса, зигзагообразная дорожка темной, маслянистой воды, густо замешанной на мелком крошеве битого льда. По этой дорожке тянутся за нашим корытом две маленькие баржонки. Одну совсем не разглядеть за сеном, высящимся копной, а во второй одиноко стоит, понуро све сив голову, серая в черных яблоках лошадь. Ее мы должны доставить в Урай. Должны? Это верно. А вот доставим ли? — вопрос, как говорится, чисто науч ный. Во всяком случае, судя по понурому виду лошади, она к этому относится скептически. Чего не скажешь о капитане Бабкине. Он появляется в каюте сли -
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2