Сибирские огни, 1960, № 11

себя, помолодевшего на диво, увидеть в донце медного ковша! * * * Еще и сил полно, похоже, и сердцем вовсе не зачах, а мыслишь круче, видишь строже и чувства держишь в обручах. Не уведут тебя, пугая, не бросят в омут головой глаза, в которых синь нагая, и зов, и стон любви живой. Она и цвесть, и пасть готова... Но ты, найдя ее в пути, от безрассудства молодого сумеешь руку отвести. Сумеешь, пусть себя лишая того последнего тепла, чтобы, лучами залитая, она вернее путь нашла. И долго будет, за пределом оставшись в дымке голубой, махать тебе платочком белым любовь, спасенная тобой. ГЛАЗАШИ РЕБЕНКА Как уходим с дочуркой из дому — тут она мне судья и жюри. Кружит в роще, струящей истому, и кричит поминутно: — Смотри! Гриб найдет под зеленою крышей, прикоснется губами к листу, или вдруг обомлеет, услышав старика-дергача за версту. И опять: — Да послушай... Смотри же... И когда я, жарищу кляня, остаюсь равнодушным, то вижу: ей... да просто ей жалко меня. Но и я, увлекаемый в чащу, начинаю кумекать чуток: